В шапку посыпались монеты – московские серебряные рубли, выпущенные царем Алексеем Михайловичем, польские злотые, персидские риалы, итальянские динары, испанские дублоны, английские гинеи, датские и шведские кроны, немецкие талеры, турецкие куруши и пиастры. Пожалуй, не было на свете таких монет, которые не попадали бы в те времена на Запорожье.

Обойдя побратимов, Секач потряс шапкой, из которой донесся металлический звон, и направился к майдану, где бурлило людское море…

– Деньги будут! – хитро подмигнул он при этом.

Обрадованный удачной выдумкой Секача, Палий не мешкая начал отбирать себе спутников.

– Арсен – раз, Роман – два, – загибал он пальцы на левой руке. – Метелица – три, Секач – четыре, я – пять… Ну и хватит, думаю… Иначе, чего доброго, ордынцы не за гостей нас примут, а за разбойников, – подытожил он.

– А как же я? – выскочил вперед Шевчик. – Про меня ты забыл, Семен?

Палий не имел желания брать с собою старика, чтобы тот не был обузой в далекой и опасной дороге. Однако и обижать его никак не хотелось. Потому сказал как можно мягче:

– Не лучше бы тебе, батько, остаться дома? Охота тебе трясти свои кости аж до Днестра? Не ближний свет!

Но Шевчик обиделся и подпрыгнул, как облезлый петух.

– Это кто трясти будет? Я?.. Да ты знаешь, кто я такой? – Он сделал паузу, напрягся, вытянул сухую сморщенную шею, чтоб казаться повыше, а потом сам ответил на свой вопрос: – Я Шевчик! Чтобы ты знал, Гуню и Острянина помню! С батькой Хмелем за одним столом Шевчик сидел и чарку осушал… Про Сирко и говорить не стану… И всюду я первый!

– От заду, – вставил, посмеиваясь над расхваставшимся дедком, Метелица.

– Ты что плетешь?.. – Шевчик не на шутку рассердился и выхватил саблю. – Ах ты, лежебока! Жирный хвост собачий… Подь сюда, вот как ткну в твое брюхо своей железякой, тогда узнаешь, кто я такой!

И он всерьез сделал выпад, целясь саблей в живот Метелице, – тот едва успел увернуться.

– Да ты что, старое помело, часом, не сдурел? – Улыбка разом испарилась с изборожденного шрамами и морщинами лица Метелицы. – Уймись, не то, разрази меня гром, как схвачу за ноги, так сразу очутишься на свалке за крепостной стеной!..

Они встали друг против друга и, подпрыгивая от злости, начали вовсю ругаться.

Казаки гоготали. Палий тоже смеялся от души.

– Ну ладно, пускай едет старик! В дороге пригодится – кулеш варить или на часах ночью стоять… Все одно ему не спится…

Шевчик обрадовался:

– Неужто возьмешь, сынок? Правда?

– В таких делах не шучу, – серьезно сказал Палий.

– Вот молодец! Вот спасибо! Насчет кулеша не сумлевайся! Я мастак на это дело. Такой сварю, что держись!

– За живот! – не устоял, чтоб опять не поддеть друга, Метелица и, заливаясь от хохота, хлопнул огромной ладонью щупленького вояку по сухим хилым плечам; тот так и присел. – Горюшко ты мое!

Шевчик расплылся в доброй улыбке и склонил голову на широкую грудь побратима.

Стоял жаркий южный май. Это было то время, когда степная растительность – ковыль, донник, чертополох, ромашки и все разнотравье – достигла своего расцвета. Она еще не начала высыхать под жгучими лучами солнца, буйно, как море, волновалась на безбрежных просторах. И кони плыли в этом пестром море, скрытые по самое брюхо.

Дикую степь, отделявшую запорожские владения от татарских кочевий, казаки преодолели за пять дней.

Шевчик и вправду не был в тягость товарищам. Несмотря на преклонный возраст, цепко держался в седле, не жаловался на усталость, а на привалах разжигал костер, устанавливал треногу, подвешивал казанок и варил пшенный кулеш, пришедшийся всем по вкусу.

На Большом Куяльнике им встретились чабаны, которые, завидев казаков, припустили что есть духу в степь. Стало быть, Дикое поле осталось позади – начинались владения Буджакской орды.

У переправы через Днестр, южнее Бендер, Арсен Звенигора, ехавший впереди, вдруг увидел большой конный отряд, перебиравшийся на левый берег. У всадников в сагайдаках было по два лука, не меньше чем по сотне стрел. У каждого по два, а то и по три коня.

Арсену сразу стало ясно, что это чамбул людоловов выступает за добычей на Украину. Он хотел повернуть к своим, но его уже заметили – и целая сотня всадников направилась к нему. Передние, узнав в нем запорожца, выхватили сабли, некоторые на ходу накладывали стрелы на тугие луки.

– Не стреляйте! – крикнул Арсен. – У меня ярлык Кучук-бея!

Его быстро окружили.

– Кто такой? Откуда? Покажи ярлык! – послышались голоса.

Арсен достал из кармана плотный кусочек пергамента и поднял над головой.

Наступила тишина. Три перекрещенные черные стрелы на красном поле – родовой знак Кучук-бея – подействовали безотказно.

– Куда путь держит казак? – спросил молоденький чернобровый сеймен.

– К Кучук-бею.

– Эгей! – только и вырвалось у того.

– Но я не один, со мною мои друзья. – И Арсен указал назад, где из-за холма медленно выезжали его товарищи.

Молоденький сеймен что-то приказал двум всадникам, и те помчались навстречу запорожцам.

– Зачем казаки едут к Кучук-бею?

– Об этом мы скажем самому бею, – многозначительно произнес Арсен.

– От меня можешь не скрывать. Я сын его – Чора!

Арсен вздрогнул и впился взглядом в юношу. Так вот в чьих руках Стеха! Вот кто коварно захватил ее в Немирове и завез в далекий Буджак!.. Его подмывало сразу же узнать, что с сестрой, где она, жива ли, здорова ли, но, вспомнив, кто его сейчас окружает, сдержался. Вместо того сказал:

– Очень приятно познакомиться с сыном славного Кучук-бея. Но о том, с чем едем в Буджак, все-таки поговорим только с самим беем…

Чора нахмурился:

– Тогда поспешим к отцу… Он на переправе.

Подъехал Палий с казаками, и все вместе в сопровождении Чоры тронулись к Днестру.

Кучук-бей стоял на пригорке и следил за тем, как его воины вплавь преодолевают широкую и быструю реку. Увидев направляющихся к нему запорожцев, он удивленно поднял брови.

– К тебе, отец, – сказал Чора, подъехав вплотную. – Имеют ярлык…

– Ярлык?.. Чей?

– Твой.

– Но я никогда не давал ярлык этим гяурам, этим… пусть помилует меня Аллах! – В глазах мурзы вспыхнул гнев.

– Ярлык дала твоя жена Варвара-ханум, мурза, – выступил вперед Семей Палий.

– Варвара-ханум? – Кучук-бей ничего не понимал. – Как она посмела это сделать?!

Чора побледнел, испугавшись отца. Ему до сих пор отчетливо помнился тот день, когда отец, узнав об исчезновении Стехи и двух невольников, совершенно обезумев, кинулся к жене с поднятыми кулаками. Глаза его дико сверкали, из перекошенного рта вырывался не крик, а страшный звериный рык. Казалось, еще мгновение – и он ударит Варвару-ханум… Чора видел, как в страшном ожидании напряглась мать, гордо подняв свою красивую голову, увенчанную тяжелыми русыми косами, и лицо ее озарилось нежным сиянием ее голубых очей… Одного он не понял – какая сила бросила его, словно распрямляющуюся пружину, вперед. Он заслонил собою мать в тот миг, когда отцовские кулаки уже нависли над ней…