litbaza книги онлайнСовременная прозаПорою нестерпимо хочется... - Кен Кизи

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 82 83 84 85 86 87 88 89 90 ... 193
Перейти на страницу:

(Ли перебирает альбомы 6 «дипломате», находит нужный и осторожно, чуть ли не подобострастно, достает его. «Ты его держишь так, будто он может взорваться»,замечает Хэнк. «Вполне возможно… послушай».)

И что я ставлю? Естественно, Джон Колтрейн. «Медь Африки». Не припоминаю, чтобы питал какой-нибудь злобный умысел, делая это, но кто может быть уверен? Можно ли давать слушать Колтрейна непосвященным, подсознательно не надеясь на худшее? Как бы там ни было, если я этого желал, мое подсознание должно быть страшно довольно, так как спустя несколько минут раздирающего внутренности соло тенор-саксофона Хэнк отреагировал соответственно плану: «Что это за дерьмо? – (Ярость, непонимание, зубовный скрежет – классический набор реакции.) – Что это за куча дерьма?!»

«Что ты спросил? Это черный джаз, страшно мужественный и мускулистый, с яйцами до земли».

«Да, но… постой…»

«Разве нет? Послушай; вот это, как четко ла-дида?»

«Не знаю…»

«Да ты послушай, разве нет?»

«Наверное… да, но я говорил не о том…»

( «Так что придется тебе, брат, искать другие основания для своих предрассудков».

«Нет, ну только послушай эту парашу. Иии-онк, онк-ииик. Я хочу сказать: может, у него и есть яйца, но такое ощущение, что на них кто-то наступил!»

«Точно! Абсолютно верно! Уже сотни лет наступают, со времен работорговцев. Об этом он и говорит! Не изображает что-то… а рассказывает, как оно есть! Об ужасной безумной жизни, когда ты покрыт черной кожей. А ведь мы все ею покрыты, и он пытается приоткрыть некоторую прелесть этого состояния. И происходит это, если тебе это интересно, потому что он честен, потому что он без утайки раскрывает суть черной жизни с отдавленными яйцами, а не воет, как все эти Дяди Томы перед ним».

«Бог, Джо Уильяме, Фэтс Уоляер и вся эта команда… никто из них никогда не выл. Может, их тоже угнетали, но пели они радостно. Они никогда не выли. Черт побери! И они никогда не пели… об этой черноте своей кожи и отдавленных яйцахне пытались изображать это красиво… потому что это не красиво. Это страшней греха!»)

Брат Хэнк захлопывает свою пасть и вторую сторону слушает молча, а я, прикрыв лицо рукой, сквозь пальцы поглядываю на его упрямую каменную улыбку. Постой-ка, Питере! Не в этот ли напряженный момент у меня возродились планы мести? Дай-ка вспомнить. Нет, нет. Еще нет… Это было – нет… да – признайся же! признайся! – это было тогда, тогда, сразу после Колтрейна, когда Вив, для того чтобы разрядить обстановку, задала, на ее взгляд, совершенно невинный вопрос. Да, сразу после… «А где ты достал эту пластинку, Ли?» – лучшего трудно было и выдумать. Простой вопросик, чтобы снять напряжение. Абсолютно невинный, с ее точки зрения. Потому что, если бы он не был невинным, разве я смог бы так ответить, не задумываясь над тем, что я говорю: «Мне его подарила мама, Вив. Моя мать всегда…» Даже совершенно не отдавая себе отчета в том, какую я делаю промашку, говоря это в его присутствии, пока он не сказал – конечно, пока он не сказал: «Естественно, ясно как божий день. Я должен был сразу понять – это то самое низкопробное дерьмо, которое ей так нравилось, разве нет? Естественно, то самое…»

Ли перестает писать, резко подняв лицо от страницы. Не откладывая ручки, он долго сидит, зажав во рту погасший окурок, прислушиваясь, как по ставням барабанит сосновая ветка. Звук доходит до него извилистыми путями и вселяет в него суеверный ужас. Сначала он его воспринимает просто как звук, идущий непонятно откуда, и не придает ему особого значения. Потом он замечает темный силуэт ветки и определяет источник звука; успокоившись, что это всего лишь ветка, он снова закуривает и возвращается к своему письму…

«Мне бы надо покончить с этим, пока не стало слишком поздно и я не заснул или не воспарил уж совсем в заоблачные высоты. Я хочу дать полное представление об этой сцене, так как знаю, что ты оценишь нюансы, грязные обертона, пастельные оттенки враждебности, но я – уап, уип, ууп – отвлекся, вместо того чтобы уделить этим тонкостям внимание, которого они заслуживают.

Значит, так. Ладно. Вот, стало быть, я, и Хэнк достает меня по поводу мамы. Мое расцветшее добродушие поколеблено. Внутрь начинает сочиться холодный, горький свет рассудка. Совершенно очевидно, что перемирию наступил конец. Настало время думать о сражении. Я возвращаюсь к своему плану захвата необходимого оружия и тут же приступаю к проведению военной кампании…

«Ну, Хэнк, – насмешливо замечаю я, – найдется немало специалистов в области музыки, которые не согласятся с твоей оценкой современных джазовых направлений. Поэтому ты не допускаешь, что, может, ты немного, скажем, туповат? ограничен?»

Жертва моргает в изумлении от такой наглости Маленького Брата. Может, Маленький Брат перепил?

«Да… – медленно произносит он, – возможно…»

Но я прерываю его и бодро продолжаю:

«С другой стороны, может, „ограниченность“ – звучит и несправедливо. Потому что нечего ограничивать. Как бы там ни было, суть не в этом. Мы ведь говорили о яйцах, не так ли? Возвращаясь к теме: о том, у кого стоит, о мужественности, силе, животной мощи и так далее. Так вот, брат, неужели ты считаешь, что, если у человека хватает мозгов, чтобы играть больше, чем бам-бам-бам в сопровождении трех аккордов и полудюжины нот, это неизбежно означает, что у него нет яиц? Или присутствие одного неминуемо исключает наличие другого?»

«Ну-ну, – щурясь и сопя, произносит жертва. – Постой». Возможно, звериным чутьем он чувствует ловушку. Но чего он не может чувствовать, так это того, что ловушка поставлена наоборот, так, чтобы поймать охотника.

«Взгляни на это с другой стороны», – продолжаю я, выдвигая новые, еще более оскорбительные аргументы. «Как насчет этого?» – нажимаю я. «Может, по крайней мере, хоть это тебя убедит», – настаиваю я, высказывая одно язвительное замечание за другим и увеличивая давление. Не провоцируя открыто враждебность, нет, – чтобы Вив не поняла этого, – но изысканно, хитро, понимаешь, с косвенными намеками на события прошлого, имеющие значение лишь для Хэнка и для Меня. И когда он готов, я начинаю подергивать наживку.

«Так ты считаешь Джека Дюпри каким-то Дядюшкой Томом? – вопрошает он, реагируя на мое случайное замечание. – И Элвис тоже? Я знаю, что о нем говорят, но в гробу я их всех видал. Когда Элвис начинал, у него было, было…»

«Что было? Тонзиллит? Рахит?»

«…Все равно у него было всего больше, чем у этой задницы, которая тут только что играла. Дай я сниму это. Господи, ты уже наиграл десять сторон, дай мне вставить хоть слово.»

«Нет! Убери свои руки от этой пластинки. Я ее сниму».

«О'кей, о'кей, снимай».

И так далее, и тому подобное – кулаки сжаты, глаза налились кровью, – я его достал.

«Можно я поставлю ее еще раз, Хэнк? Может, тогда ты…»

«Если ты еще раз поставишь эту чертову вещь, я, Господи, помоги мне…» – «Следы от пальцев! Они же у тебя грязные!» – «Черт, да я даже…» – «Я не люблю, когда кто-нибудь трогает мои пластинки». – «О Господи… ну если ты не любишь…» Кричим стоя. Заметь: наконец мы видим истинное лицо брата Хэнка. Точно так же, как Лес Гиббонс обнаружил свое истинное лицо. Так и с брата Хэнка сползает его луженая маска. Смотри, Вив, смотри, как он кричит на бедного Ли. Смотри, как у него раздуваются мышцы… – «кому какое до этого дело!»

1 ... 82 83 84 85 86 87 88 89 90 ... 193
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?