недугов их членов - маниакальная депрессия, эпилепсия, мания, шизофрения. "Идиот", - нацарапала она рядом с именем одного из родственников.

Подозрительно относясь к методам Бинсвангера, Макс тем не менее надеялся, что лечение на сайте вернет его брату здоровье. "Пауль страдает от слишком большого количества забот, которые он создает сам и которые приносит с собой, что при его темпераменте слишком тяжело", - признавался Макс в письме к Аби, также пациенту Бинсвангера.

Макс отнесся к отъезду брата более прагматично, поставив перед ним лишь одно условие: чтобы он оставался партнером M.M. Warburg. Причина этого была двоякой, объяснил Морти Шифф: "Его партнеры... желали продолжения его участия в капитале и хотели получить конкретное доказательство близости отношений между двумя фирмами". По словам Морти, это соглашение "еще больше укрепило" альянс Kuhn Loeb-M.M. Warburg, и в последующие годы каждая фирма редко оставляла другую в стороне от каких-либо значительных деловых начинаний. В том числе и японские облигации, которые M.M. Warburg помог разместить на немецком рынке.

Панина приехала в Нью-Йорк в октябре 1902 года, через месяц после того, как Бетти Лоеб умерла во время визита в Фиш-Рок-Кэмп, адирондакское поместье на Верхнем Саранакском озере, принадлежавшее ее зятю Айку Селигману. Смерть матриарха Лоэбов "соответствовала ее яркой жизни", вспоминала ее внучка Фрида. Придерживаясь строгой диеты для борьбы с диабетом, Бетти однажды вечером пренебрегла предписаниями врача и, к тревоге мужа, заявила, что планирует съесть вторую порцию десерта, даже "если это будет стоить мне десяти лет жизни". Через двадцать четыре часа она умерла. В следующем году Соломона Лоэба настиг смертельный сердечный приступ.

По мере того как Пол осваивался в Нью-Йорке, он вошел в утренний распорядок и стал сопровождать Шиффа в его ежедневной прогулке по центру города. Полу не нравился этот показной ритуал, но он безропотно выполнял его в интересах семейной и деловой гармонии. Однако он позволял себе отлучиться примерно через сорок кварталов, в то время как Шифф продолжал идти пешком еще двадцать или более кварталов. Поскольку он видел в Поле равного, если не равного, Шифф, похоже, предпочитал его компанию компании Феликса - хотя Феликс тоже участвовал в походах своего тестя в центр города.

Для Пола, новичка в банковском деле США, их ежедневные прогулки стали своего рода мастер-классом по американским финансам, хотя их беседы, по крайней мере на первых порах, также были источником серьезного беспокойства. "Я постоянно боялся, что мистер Шифф спросит меня о какой-нибудь детали, с которой я не знаком", - говорит Пол. "Зная, что наступит момент, когда неожиданный вопрос будет задан, но не для того, чтобы поставить меня в неловкое положение, а просто потому, что он хочет знать, я держал себя в курсе, как мог".

Шифф учил Варбурга и в других областях. Однажды утром, когда он встретился с Шиффом на прогулке, Пол заметил, как глаза партнера задержались на его черной шляпе-котелке с неодобрительным прищуром. "Мне тут же сделали замечание и сказали, что перспективному члену банковского братства и партнеру его фирмы подобает носить шелковую шляпу", - рассказывает Пол. Хотя новый влиятельный партнер несколько пугал его, Пол наблюдал за ним с чувством благоговения, описывая его как "самого систематичного из всех людей, которых я когда-либо знал". Он вспоминал: "Японцы обладают редким даром рисовать смелые контуры и не портить смелость картины, даже если они добавляют к ней мельчайшие детали". Деловой гений мистера Шиффа был очень похож на этот. Он мог задумывать финансовые операции в гигантских масштабах, но в то же время ни одна деталь бизнеса не ускользала от его внимания".

По словам Варбурга, Шифф обычно носил в кармане серебряный блокнот с двумя планшетами из слоновой кости, на которых он в течение дня записывал список дел, ставя черточку напротив каждого пункта по мере его выполнения. "Деловые мысли величайшей важности запечатлевались на этих маленьких планшетах так же, как и самые тривиальные вещи", - вспоминал Пол. "Все тысячи мелких услуг, которые мистер Шифф оказывал людям, как высокого, так и низкого ранга, отмечались заранее и выполнялись в течение дня. Было удивительно, как ему удавалось находить время для этих мелких дел наряду с крупными".

Работая бок о бок с Шиффом, Пол не раз сталкивался с печально известным гневом финансиста - "люди, ставшие объектом его критики, нелегко ее забывали", - но также и с добротой, которой он славился. Летом 1904 года Пол был завален японскими облигациями и вспоминал, как таскал сумки с сертификатами на пароме в Си-Брайт, куда они с Шиффом ездили каждый вечер. "Он никогда не мог видеть, как я подписываю облигации, не садясь на другой конец маленького столика в каюте и не присоединяясь к моей работе, несмотря на мои протесты", - вспоминал Варбург. "И вот вечером, когда после ужина я садился за стол в его письменном зале, чтобы продолжить свою скучную работу, он, несмотря на жару и возраст, приходил разделить мои мучения".

Возможно, большее впечатление на Варбурга произвело решение Шиффа вообще взяться за выпуск японских облигаций. Хотя он разделял презрение своего шурина к царю, он также понимал, что Шифф взял на себя значительный риск для финансов своей фирмы и ее репутации, если заем не получит поддержки в Соединенных Штатах. "Одна из характерных черт мистера Шиффа заключалась в том, что там, где пробуждалось его чувство справедливости и гордости, его мужество и энергия не знали границ", - сказал он.

 

-

Такахаси был доволен - но поначалу озадачен - тем, с какой готовностью Шифф помогал своей стране, в то время как другие финансисты отшатывались. "Инвестиции Шиффа в Японию казались другим банкирам слишком авантюрными", - вспоминал он в своих мемуарах. По мере того как Такахаси узнавал Шиффа лучше - его поражало "острое чувство справедливости, доходящее до крайности", - он в конце концов понял, почему Шифф решил рискнуть Японией. "У него была неприязнь к России из-за ее расовой принадлежности", - сказал Такахаси. Шифф, по его словам, хотел "преподать правящему классу России наглядный урок", и война страны с Японией давала такую возможность. "Он был уверен, что в случае поражения Россия встанет на путь исправления, будь то революция или реформация."

На протяжении многих лет многие историки тщательно исследовали причины, побудившие Шиффа оказать помощь Японии, задаваясь вопросом, руководствовался ли он моральным возмущением или более низменным инстинктом - стремлением к прибыли. Его письма того периода недвусмысленно отражают его желание отомстить царю, создав условия для смены режима, но поддержка Японии была также