— Но какой у него может быть мотив?

— Бимиш-Невилл — скрытый гомосексуалист. Петроу, которому на это намекнула Габриэль, пытался его шантажировать. И доктор убил его. Потом Рози узнала от Парсонса нечто бросающее тень на доктора. И ему пришлось убить ее тоже.

— Бросьте, Кэти, — возразил Брок. — В наши дни людей, которые угрожают рассказать о вашей бисексуальности или гомосексуальности, не убивают. Ладно Даулинг. Он парень молодой и только еще начал служить в полиции. Поэтому такому грубияну и наглецу, как Таннер, не составило большого труда его запугать. Но Бимиш-Невилл совсем другого поля ягода, и Петроу вряд ли бы удалось повергнуть его в панику. Он просто сказал бы ему, чтобы он убирался ко всем чертям.

— Но быть может, Петроу шантажировал других людей? Так называемых козлищ — важных особ, которым совершенно не улыбалось фигурировать на страницах таблоидов в костюмчиках вроде того, что был на Петроу в последнюю ночь его жизни.

Брок покачал головой. Слова Кэти его не убедили.

— Они могли ему заплатить, купить его с потрохами. Уверен, денежки он бы взял. Убийство же — вещь слишком рискованная.

— Возможно, все дело в том, что Петроу был слишком жаден.

Они сидели еще некоторое время перед шелестящим пламенем, обсуждая различные версии этого дела, пока Брок не предложил Кэти проводить ее в гостевую комнату. Кэти с детства привыкла спать в уютной постельке под пуховым одеялом, но белье в предназначенной для нее комнате было белоснежным, свежевыстиранным и накрахмаленным и не оставляло желать лучшего. Кэти почти мгновенно провалилась в сон и спала крепко и без сновидений. К тому времени, когда Брок поднялся с постели и побрел на кухню готовить завтрак, она уже успела принять душ, выпить кофе и сидела в кабинете, просматривая материалы, которые приготовила дня нее Пенни.

— Пока вы будете разбираться с этими документами, — сказал Брок за тарелкой с овсяными хлопьями, залитыми молоком, — съезжу-ка я, пожалуй, с Скотланд-Ярд и разведаю обстановку. Попробую выяснить до своего официального, так сказать, выхода на работу, знает ли руководство о нашем частном расследовании, а если знает, то что об этом думает.

Время близилось к полудню, когда он вернулся. Вид у него был чрезвычайно озадаченный, в руке он держал портфель с раздутыми боками.

— Как все прошло? — поинтересовалась Кэти.

В ответ Брок произнес неразборчивую фразу, из которой можно было разобрать только первые три слова: «И не спрашивайте…»

Сняв и повесив на стул пиджак, он окинул взглядом свой рабочий стол, на котором лежали разложенные Кэти по стопкам документы. Никак это не прокомментировав, он сунул руки в карманы и принялся с отсутствующим видом расхаживать по комнате. Глядя на него, можно было подумать, что он находится в каком-то другом измерении и не воспринимает окружающее.

— Что-нибудь случилось? — забеспокоилась Кэти. — То есть наше положение еще хуже, нежели мы могли себе представить?

— Не знаю, что и сказать. — Брок покачал головой. — Взгляните вот на это.

Он подошел к своему портфелю, который швырнул на кресло, и вынул из него небольшой коричневый сверток. Он был аккуратно запакован в оберточную бумагу и так же аккуратно вскрыт.

— Ребята из отдела безопасности решили, что это бомба.

Сняв обертку, он продемонстрировал ей находившуюся в свертке книгу в бумажной обложке. Ее страницы загибались и пожелтели от времени, а на обложке было проставлено: Эрвин Пановски «Смыслы визуального искусства». Брок раскрыл книгу и вынул из нее сложенный вдвое бумажный лист, на котором от руки было написано несколько строк. Не сказав ни слова, он протянул бумагу Кэти, и она прочитала следующее:

Озадаченная Кэти взяла книгу и раскрыла ее на седьмой главе. Там помещалось эссе, посвященное нескольким живописным полотнам и объединявшей их теме, озаглавленной: «Et in Arcadia ego». Кэти подняла на Брока глаза, ожидая объяснений.

— Это одна из пациенток написала. Из всех пациентов только она и еще один человек находились в клинике оба раза, когда там происходили убийства. Ее зовут Грейс Кэррингтон.

Кэти вспомнила имя и кивнула.

— Из-за этого я с ней и сдружился. Мы разговаривали о живописи, а также на тему, которой посвящено эссе в седьмой главе. Она мне сказала, что больна раком и скоро умрет.

— И вы хотите узнать, не случилось ли с ней что-нибудь в ваше отсутствие?

Брок с понурым видом кивнул:

— Да.

Он позвонил в Стенхоупскую клинику, но там ему сказали только то, что Грейс Кэррингтон выписалась 27 марта. То есть через два дня после того, как была убита Рози. Дать ее домашний адрес в клинике отказались.

— Кажется, она говорила, что живет в Эссексе. Во всяком случае, на почтовой марке проставлен штемпель «Чингфорд». Она назвала мне имя своего мужа, но я не запомнил.

— Его зовут Уинстон, — сказала Кэти.

— Как, черт возьми, вы это узнали?

— Это имя стоит в посвящении на первой странице. — Она продемонстрировала ему книгу. — Видите? Надпись совсем выцвела. «С любовью от Уинстона. Рождество 1968 года».

Брок глубоко вздохнул и потянулся за первым томом старого издания «Большого лондонского телефонного справочника», стоявшего на полке над его похожим на верстак низеньким рабочим столом. В справочнике рядом с фамилией «У. и Г. Кэррингтон» значились только один телефонный номер и адрес в Чингфорде.

— Может, мне туда съездить? — предложила Кэти. — Или вы сами поедете?

— Я бы предпочел, чтобы вы поехали со мной. Если, конечно, вы согласны оторваться на время от своих бумаг.

Они без труда нашли указанный в справочнике дом. Улица, на которой он стоял, была тихая, чистая и ухоженная. В палисадниках зеленели аккуратно подстриженные кустики и деревца и распускались первые весенние цветы.

Дверь открыл мужчина средних лет, облаченный в расстегнутую у горла рубашку, свитер, джинсы и спортивные туфли.

— Мистер Кэррингтон?

Он согласно кивнул.

— Могу ли я поговорить с вашей женой? — Голос Брока, и без того негромкий, упал чуть ли не до шепота.

Мужчина вздрогнул и зримо напрягся.

— Боюсь, это невозможно. Что вам от нее нужно?

— Мы — из полиции. Наш визит связан с убийством, которое произошло в Стенхоупской клинике две недели назад. В это время ваша жена была пациенткой клиники. Мы бы хотели задать ей несколько вопросов.

— Боюсь, это вам не удастся. — Мышцы вокруг его рта напряглись до такой степени, что в конце фразы нижнюю часть его лица свела непроизвольная судорога, отдаленно напоминавшая улыбку. — Она умерла в прошлый уик-энд.