— Пошла вон, — приказал де Ланде женщине. — Веревки оставь.

Итак, он ей не доверяет и открыто предупреждает об этом. Ладно, она это учтет.

— Итак, — сказал он, когда массивная фигура скрылась за дверью, — поделитесь со мной вашим очаровательным планом.

— Да, конечно, но разве вам не следует подготовиться к появлению принца?

— Через некоторое время вы пошлете ему записку, а пока мы можем о нем не беспокоиться.

— Как это умно.

Де Ланде метнул сардонический взгляд в ее сторону, одновременно поглаживая усики самодовольным жестом. Мара опустила взгляд на свои руки, стараясь убедить себя, что поступает правильно. Ее одолевали сомнения, но она решила довериться инстинкту. Только в одном она была твердо уверена: ни в коем случае нельзя допустить, чтобы Родерик пострадал из-за нее. Она умрет, если это случится. Но этого не случится. Она этого не допустит, чего бы ей это ни стоило.

— Вы решили пойти на попятную? Напрасно. Неужели вы не хотите отплатить ему за то, что он вас отверг?

— Я всего лишь раздумывала над тем, — ответила она, осторожно подбирая слова, — что, если вы будете действовать быстро и правильно, для него это будет означать смертный приговор.

— Смертный приговор?

— По обвинению в шпионаже.

— В самом деле? — Де Ланде не смог скрыть жадного любопытства и злорадного предвкушения, прорвавшегося в голосе.

— Все зависит от того, кому вы служите на самом деле.

— От того, кому я служу?

— Я полагаю, вы не хотели, чтобы покушение на короля было предотвращено?

— Блестящее умозаключение.

— Родерик должен был стать козлом отпущения… — Мара замолчала, дожидаясь подтверждения, но его не последовало. Она упрямо продолжила, потому что отступать было уже поздно: — Смею предположить, что вы не являетесь сторонником Орлеанской династии. Мне еще более трудно представить вас среди реформистов — вы никогда не принадлежали к этому кругу. Остаются только две политические группировки: бонапартисты и легитимисты.

— Поздравляю, мадемуазель, вы прекрасно разбираетесь в ситуации. И к какой же из этих партий, по вашему мнению, я принадлежу?

Она опустила взгляд на стакан с вином, сделав вид, что обдумывает ответ.

— Те, кто выступает за Луи Наполеона Бонапарта, озабочены главным образом славой Франции, а те, кто поддерживает Генриха, графа Шамборского, наследника Бурбонов, преследуют личную выгоду. Вряд ли вы бонапартист.

— Берегитесь, мадемуазель Мара, — холодно предупредил де Ланде. — Мой интерес к вашему предложению не настолько велик, чтобы заставить меня выслушивать от вас оскорбления.

Охватившее ее удовлетворение было огромным, но все же недостаточным, чтобы рискнуть ради него всем. Однако она решила проигнорировать угрозу де Ланде и продолжила свою мысль:

— Нынешним неустойчивым положением мы, судя по всему, обязаны реформистам. Некоторые из них являются республиканцами, другие — обозленными и разочарованными монархистами. Им хотелось бы убедить Луи Филиппа стать настоящим конституционным монархом, подобно британским королям. Но все это на поверхности. Я полагаю, что втайне многие люди подбрасывают дрова в этот костер, в том числе и легитимисты. Когда котел на огне перекипит через край, они надеются захватить власть, пользуясь всеобщей паникой.

— Все это общеизвестно. Довольно, мне надоело слушать банальности. Переходите к делу.

— Ваше собственное положение безмерно укрепилось бы, как и позиции легитимистской партии, если бы вы сумели арестовать лидеров реформистов до того, как они попытаются свергнуть Луи Филиппа. Разве не так?

Де Ланде лишь наклонил голову, но Мара по напряженному выражению лица догадалась, что он ловит каждое ее слово. Ей пришло в голову, что на свете бывают разные виды обольщения. Но к чему бы ни взывать — к любовной страсти или к жадности — подход оставался неизменным: через воображение. Де Ланде воображением, к счастью, обладал.

— Разумеется, вы могли бы заручиться помощью ваших товарищей по заговору, чтобы устроить переворот, но тогда вам пришлось бы делить с ними славу. К тому же всегда существует риск, что нынешняя ситуация ничем не разрешится. Если так и будет, вам было бы выгоднее своими силами посадить предателей под замок, чтобы продемонстрировать верность режиму. Разве не так?

— И где же я мог бы схватить этих реформистов? — тихо спросил он.

Верить. Она должна верить, что ей удастся уговорить де Ланде отпустить ее, как только жребий будет брошен; она должна верить, что Родерик сумеет использовать ее замысел с выгодой для себя. Она думала, что никогда не сможет доверять ему, но ошиблась. Мысль об этом придала ей смелости.

— У них назначена встреча через три дня в Доме Рутении.

Неторопливая улыбка искривила тонкие губы француза. Он поднялся на ноги.

— Превосходно. Я уже как-то раз заметил, что мы с вами хорошо работаем в паре. Если бы я знал, насколько хорошо, возможно, я действовал бы иначе.

Мара с тревогой следила за его приближением.

— Как именно?

— Я мог бы довериться вам, посвятить вас в свои планы. Мы могли бы стать… гораздо ближе друг к другу.

Она заставила себя насмешливо улыбнуться.

— Вы не производите впечатление человека, который мог бы довериться женщине и уж тем более посвящать ее в свои планы.

— Совершенно верно, но я мог бы сделать исключение для вас.

Сможет ли она заставить себя выдержать близость, навязанную ей этим человеком? Ответа на этот вопрос Мара не знала, но, когда он протянул руку и коснулся ее щеки горячими сухими пальцами, решила, что, скорее всего, не выдержит. Ей хотелось бы думать, что своими приставаниями он просто хочет ее испытать, но его полыхающий жаром взгляд развеял эту иллюзию.

— Вы… вы могли бы сделать это прямо сейчас. Расскажите мне, как вы собираетесь захватить Родерика во время этой встречи.

— Мы в самом деле можем это обсудить, но только после сегодняшней ночи.

Он обхватил ладонями ее лицо, запустил пальцы в выбившиеся из прически волосы. Она оттолкнула его руки:

— Ваши объятия привлекают меня не больше, чем объятия принца.

— Ты научишься их любить, дорогая моя Мара, — прошептал де Ланде, склонившись над ней и опираясь коленом на кровать. — О да, ты их полюбишь.

Она вскинула руку, чтобы заслониться от него. Он схватил запястье и заломил руку ей за спину, едва не ломая кости. Она тихо вскрикнула от боли. С жестокой улыбкой на лице он опрокинул ее на спину, свободной рукой обхватил нежный холмик ее груди и принялся тискать и мять его, постепенно сжимая все сильнее.