Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лодка достигла отводного канала и свернула. Местность вокруг дворца было не узнать: вместо привычных розовых и фиолетовых цветов, на деревьях распускались и опадали цветы черные, издалека похожие на пепел. Вик опустил голову, чтобы не видеть этого торжества смерти, Флэк и Оливер, наоборот, смотрели прямо перед собой и по сторонам. Флэка злила такая игра на трагедии, Правитель как театральный деятель оформлял авансцену под стать ситуации, влияя на настроение, на состояние людей, наблюдавших эту картину. Как это мерзко и подло – обыгрывать с выгодой для себя любое происшествие!
В этот раз даже дворец выглядел мрачно: серые шторы, черная крыша, никаких ярких красок, никакой прислуги, мёртвая тишина. Но внутрь Воинов не пригласили, Правитель повел их по узкой дорожке в обход дворца к залу суда. Он находился в отдельном здании, под которым, глубоко под землей, располагалась темница.
В холле было прохладно, и царил полумрак, Правитель оставил охрану у входа в зал и, раскрыв тяжелые стальные двери, пустил Воинов внутрь зала. Там уже ждали судьи и присяжные. Судей было двое, не считая самого Правителя, в длинных черных мантиях и с серебряными молоточками в руках, они сидели по обе стороны от высокого кресла, в которое опустился Правитель. Воины остались стоять в центре зала, закрывая ногами рисунок равновесной чаши, выложенный плитками на полу. Вдоль стен зала стояли по три ряда скамеек, на которых разместились присяжные из числа обычных жителей Лимана, здесь были и работники фабрик, если судить по их форме, представители элиты и труженики полей, дамы в высоких смешных шляпах, явно жены управляющих фермами, даже пара наёмников затесалась. Флэк с усмешкой смотрел на их серьезные лица и сдерживался, чтобы не рассмеяться в голос.
– Цирк, – шепнул он Вику, а тот лишь укоризненно посмотрел на него в ответ.
– Предварительное слушание по делу о преступлениях Флэка Странника против жителей Лимана и против установленных порядков, объявляю открытым! – гордо произнес Правитель и опустился в кресло. – Суд, в котором председательствует Правитель, то есть я, всегда особенный. И Воины, связанные со мной пожизненной клятвой, не смогут врать. Поэтому, сегодня мы услышим только правду и ничего иного. Для начала, попрошу вас, Оливер Всадник, и вас, Вик Ворон, поведать нам о событиях последних недель.
Первым в разговор вступил Вик, чтобы Оливер мог сообразить, о чём стоит говорить, а что – оставить в тайне. Он рассказывал долго, не менее получаса, с подробностями, умело подводя слушателей к выводам о том, что Флэк вовсе не желал никому зла, а его просто вынудили поступать определенным образом, зная его неустойчивое психологическое состояние. Правитель хмурился, его явно не устраивала логика Вика, но спорить он не мог, клятва была обоюдной и если в зале звучала правда от Воинов, то и приговор обязан быть справедливым. После Вика заговорил Оливер, рассказывая своё видение ситуации, но он действительно знал далеко не все подробности, поэтому просто подтвердил сказанное товарищем.
– Спасибо за повествование. Теперь хотелось бы услышать версию Странника. Но, я предполагаю, что она не сильно будет отличаться от двух предыдущих. Поэтому я задам Флэку только один вопрос. Зачем? Зачем вы уничтожили город? – Правитель нахмурился и подался вперед.
– Буду говорить честно, – начал Флэк. – С одной стороны, я сам не знаю – зачем. А с другой… Во мне взыграла ненависть. К людям. Когда-то давно они, обычные жители Лимана, почти до смерти забили мою младшую сестру камнями, просто из-за того, что она отличалась от них. У неё были голубые глаза, как и у меня и такая же сила. Но она не хотела никому зла, несмотря на то, что над ней систематически издевались в школе. И в итоге поплатилась за свою доброту. Да, я желал отомстить всю свою жизнь. И в итоге – потерял контроль. Не без помощи извне, конечно. Вы и ваши придворные дамы, Ронг Лицедей, вели очень хитрую игру, – пытались сбить меня с истинного пути. У них этого не вышло, ибо я предан Лиману и своей клятве. Но они смогли пробудить спящую внутри меня ненависть, и я уже сам направил её на людей. Я хотел и не хотел этого, разрываясь на две части. Но, что сделано, то сделано. Теперь я знаю, что сотворил страшное и готов принять наказание. Ненависть побеждена, и мой разум вернулся ко мне. Я не буду сопротивляться, не буду мстить, но никогда не откажусь от пути Тёмного Воина, потому что рожден им.
Флэк замолчал и отступил назад. Все присутствующие смотрели на него с удивлением, Правитель тоже не ожидал такого откровенного признания. Теперь он не мог обвинить его в преднамеренном разрушении города, но и отпустить на свободу тоже не мог.
– Что ж… Давайте проголосуем. Кто за то, чтобы подвергнуть Странника казни? – руки подняли несколько человек, не более десятка. – Хорошо. Кто за то, чтобы продолжить расследование, а на это время заключить Странника под стражу? – руки подняла добрая половина зала. Правитель тяжело вздохнул и объявил, – по предварительному общему голосованию решено взять Странника под стражу до выяснения обстоятельств преступления. Остальные Воины могут быть свободны и вернуться к исполнению своих прямых обязанностей.
Флэк оглянулся на товарищей, Вик едва заметно кивнул ему в знак одобрения, Оливер улыбнулся. Конечно, они сделают всё возможное, чтобы спасти его. Даже если Странник будет против. Правитель тяжело поднялся и подошёл вместе с охраной к Флэку и попросил его протянуть руки – на них надели тяжелые железные наручники.
– Ну что ж, с этого момента вы, Флэк, будете ждать следующего суда в камере. Отведите его вниз. А меч я попрошу вас оставить, – скомандовал Правитель, и Флэк не без горечи оставил своё любимое оружие. Охрана повела Странника через весь зал к двери в боковой стене.
Оттуда длинный коридор вывел их к лестнице, уходящей по спирали глубоко вниз. Там, в темных, сырых камерах, отбывали наказание преступники и обвиняемые ждали суда или приговора. Среди них для Флэка была выделена одиночная камера на самом нижнем этаже. Соседние камеры были пусты, только в дальнем углу узкого прямоугольного помещения слышалась немая возня. Флэк не сопротивлялся, не задавал вопросов, не опускал гордой головы. Он решил с достоинством и смирением принимать те условия, в которые он попал,