«Двенадцать часов мы отыграли, — подумал Сигвард, разрешив своим людям разобрать строй. — Но я-то ничего не выиграл. Могу присмотреть за дорогой, могу еще чем-то заняться. После того как он убил моего сына, я спать не буду. Одного сына у меня больше нет. А другой? Кто он такой? Если он все-таки мой сын, то это проклятие, которое послали мне боги…»

Когда начало светать, вновь появились англичане. Три тысячи человек хотели знать, какого рода препятствие встало у них на пути.

Тем временем викинги в неподатливом февральском грунте успели прокопать траншею, уходящую в фены по обе стороны от мостков. Углубив ее на фут, они увидели воду. Еще через пару футов выступила жижа. И вместо обычного для себя земляного рва они вырыли канаву в десять футов шириной. Со своей стороны они устроили завал из досок, на которые пошла оставленная Шефом телега. Вообще-то завал этот несколько керлов разобрали бы в два счета. При условии, правда, что за ним не останется ни одного викинга.

Поперек гати могло уместиться в линию не больше десяти человек. А если вступить в бой, пространства хватило бы только на пятерых. Воины из Мерсии, боязливо подкравшись к врагам, вдруг обнаружили, что беспомощно барахтаются по пояс в ледяной воде. Обутые в кожаные башмаки ноги увязали в канаве. Когда же они наконец подошли к викингам вплотную, то, взглянув наверх, обнаружили обращенные прямо на них угрюмые лица, топоры с двумя ручками, покоившиеся на исполинских плечах. Попробовать по ним ударить? Но сначала надо умудриться вскарабкаться по склизкому склону. И, скорее всего, только затем, чтобы стать более удобной мишенью для викинга.

Тогда, быть может, разворотить бруствер? Но только опустишь глаза, как такой вмиг снесет тебе с плеча руку, а то и голову с шеи.

Чем больше вступал в свои права короткий зимний день, тем настойчивее становились попытки цеплявшихся, подобно крабам, за крутой подъем канавы мерсийских ратоборцев завязать бой. Те, кто держался позади, подбадривали передних оглушительным воем.

Поначалу ленивое, сражение становилось все более грозным. Квикхелм, опытный воевода, получивший поручение Бургреда сопровождать и поддерживать советом юного ольдермена, вконец раздраженный характером боя, решил отвести своих людей, а поперек дороги расставил двадцатку лучников, снабдив их огромными связками стрел.

— Метьтесь им в головы, — приказал он. — Не важно, попадете или нет. Главное — пусть пригнутся.

И поверх запрудивших канаву англичан на викингов обрушился ураган стрел и дротиков. Лучшие же из ратоборцев Квикхелма, подстегиваемые призывами к их гордости, получили наказ ввязаться в схватку, но не пытаться с ходу пробить строй. Хорошенько измотать врага, а потом уступить место товарищам. Тем временем около тысячи человек были отосланы на многие мили в тыл, чтобы натаскать валежника и постепенно покрыть им дно канавы. Волны атакующих вскоре должны будут утрамбовать его, превратив в пригодную для решающего приступа почву.

Альфгар, взирая на сражение с расстояния в двадцать шагов, яростно теребил свою светлую бороду.

— Сколько же тебе потребно людей, чтобы перейти канаву и разобрать завал?! — вскричал он. — Да один добрый удар — и мы прорвем строй. Велика важность, если некоторые погибнут!

Опытный воевода смерил старшего по положению Альфгара откровенно издевательским взглядом.

— Иди да сам скажи об этом этим некоторым! Или, может быть, ты сам хочешь счастья попытать? Вон, скажем, того истукана сможешь пройти? Который в середине и зубы сейчас скалит? Видишь, какие они у него желтые…

За полосой холодной воды, за спинами бьющихся воинов из мглистого воздуха выступило лицо Сигварда, хладнокровно расправлявшегося с потугами англичан подняться чуть выше по уступу канавы.

Альфгару пришлось поспешно спрятать за перевязью задрожавшие руки.

— Притащите-ка сюда отца, — глухо обратился он к своей свите. — Здесь ему есть на что полюбоваться.

* * *

— Смотри, ярл, англичане притащили какой-то гроб, — крикнул один из бившихся в первом ряду викингов. — Странно, что только один.

Сигвард метнул взгляд на проложенный соломой ящик, который носильщики поставили почему-то торчком. В ящике находилось тело, которое удерживалось в таком положении при помощи ремней и лямок. Сигвард прищурился и внезапно узнал человека, которого он изувечил. Задрав голову, он зашелся в припадке дикого хохота. Потом, подняв щит и потрясая топором, что-то крикнул по-норвежски.

— Что он говорит? — прошептал боровшийся с ужасом Альфгар.

— Он говорит твоему отцу, — перевел Квикхелм. — «Узнаешь этот топор? Думаешь, этот топор тебя забыл? Попытайся снять с себя штаны, и сам тогда все вспомнишь!»

Вульфгар шевельнул устами. Сын нагнулся к нему, пытаясь разобрать нечленораздельное сипение.

— Он говорит, что пожалует целое поместье тому, кто выдаст того человека живым…

Квикхелм только выпятил губы.

— Говорить — это одно… Это ведь такие дьяволы… Их, конечно, можно одолеть, но голыми руками еще ни у кого не выходило. Никогда и ни у кого…

Высоко над их головами раздался какой-то леденящий душу свист. С каждым мгновением он становился все ближе.

* * *

— Опускай! — рявкнул карл, надзираюший за орудийной командой. Дюжина приникших к канатам трэлей одновременно выбрасывает правую руку поверх левой и гудит: «Раз-два-три-двигай»… Праща соскальзывает в руки карла. В то же мгновение заряжающий вскакивает с колен, заталкивает десятипудовое ядро в петлю пращи и тотчас пятится назад на свое место, тянется за следующим снарядом.

— Натяни! — Спины и рычаг выгибаются дугой, а карл приподнимается на цыпочках.

— Толкай! — Двенадцать глоток ухают, хлопает праща, и ядро уходит буравить воздух. По пути оно вращается, и благодаря проскобленным на ее поверхности бороздкам по всей округе разносится зловещее завывание. Спустя еще миг вторая команда слышит окрик своего карла:

— Натяни!

Приводимые в действие натяжением канатов катапульты удивительны тем, что становятся по-настоящему страшным орудием при использовании на возможно дальнем от цели расстоянии. Чем выше заброшены в небо их снаряды, тем хуже придется тем, кого они поразят при падении. Обе команды бывших рабов, оставленные Шефом при отступлении вместе с телегами и орудиями, установили свои камнетолкалки на той же гати, точно отсчитав двести шагов от места, где Сигвард возвел свой бруствер; камни же перелетали викингов на двадцать пять ярдов.

Худшего положения, чем то, в котором очутились англичане, вообразить было невозможно. Узкая гать мигом обернулась для них кровавой кашей: ядра не отклонялись от заданной траектории больше чем на два-три фута — таким образом недавние рабы после сотен упражнений добились того, что каждый из них теперь каждый раз проделывал в точности то же самое и с той же умопомрачительной скоростью. Три минуты они вели безостановочный обстрел. Затем получали время, чтобы отдышаться.