милей и проще

потертых, сношенных одежд.

Теперь во мне намного больше

воспоминаний, чем надежд.

Мои растоптанные туфли,

мои родные башмаки!

В вас ноги никогда не пухли,

вы были быстры и легки.

В вас бегал я довольно бойко,

быть в ногу с веком поспевал…

Сапожник обновлял набойки,

и снова я бежал, бежал.

В моем круговороте прошлом

вы мне служили, как могли:

Сгорали об асфальт подошвы,

крошились в лужах и в пыли.

 На вас давил я тяжким весом,

вы шли дорогою потерь…

А мне знакома жизнь под прессом,

знакома прежде и теперь.

Потом замедлилась походка —

брели мы, шаркали, плелись…

Теперь нам не догнать молодку,

сошла на нет вся наша жизнь.

Вы ныне — жалкие ошметки,

и ваш хозяин подустал.

Он раньше на ходу подметки —

но не чужие, правда — рвал.

Вы скособочены, и кривы,

и безобразны, и жутки,

но, как и я, покамест живы,

хоть стерлись ваши каблуки.

Жаль, человека на колодку

нельзя напялить, как башмак,

сменить набойку иль подметку

или подклеить кое-как.

Нет ничего милей и проще

потертых, сношенных вещей.

И словно старенький старьевщик,

смотрю вперед я без затей.

2. Моей рубашке

Моя бывалая рубашка

всегда на пузе нараспашку:

ты как сестра иль верный брат,

погончики и два кармашка,

была ты модною, бедняжка,

лет эдак семь тому назад.

Была нарядной и парадной,

премьерной, кинопанорамной,

Пока не сделалась расхожей,

такой привычной, словно кожа.

 С тобой потели не однажды

и мерзли. Мучились от жажды,

и мокли, и глотали пыль,

Снимая каждый новый фильм.

Tы к телу ближе всех, конечно,

но, к сожаленью, ты не вечна…

Не мыслю жизни без подружки,

тебя люблю, к тебе привык.

От стирки, чистки и утюжки

на ладан дышит воротник.

Кой-где от лет расползся крой,

да и манжеты с бахромой.

С тобой веду себя ужасно:

вся пища капает на грудь,

теряю пуговицы часто

и рву по шву. Какая жуть!

Моя вторая оболочка!

Мне без тебя непросто жить,

а мне велят поставить точку:

лохмотья стыдно, мол, носить!

Не понимает нашей дружбы

жена, что тоже мне нужна…

Рубашек стильных мне не нужно —

моя привязанность верна.

Женой ты сослана на дачу.

В тебе ходил я по грибы.

А вот сегодня чуть не плачу

от рук безжалостной судьбы.

Конец! Разорвана на тряпки!

Тобою трут автомобиль…

А я снимаю в беспорядке

в рубашке новой новый фильм.

3. Моей шапке

Воспета мной моя рубаха —

сложил я гимн про башмаки.

Готов для третьего замаха —

чему же посвятить стихи?

Какую вещь избрать в герои:

пальто ли? Свитер иль пиджак?

Решенье трудное, не скрою,

тут не поступишь абы как.

Я не богач в экипировке,

но все ж и не из голытьбы.

А если взять трусы? Неловко…

Я опасаюсь лакировки

и, грешным делом, похвальбы.

Итак. Решительно отпали

трусы невиданной красы.

Вдруг вспомнил я, что на развале

в Венеции на Гранд Канале

купил шапчонку за гроши.

Чужая голова— потемки,

но не для красочной шапчонки

с помпоном красным, озорным.

Кокетливая, как девчонка,

родной ты стала, как сестренка,

мелькала, словно флаг, на съемках,

когда рождался новый фильм.

Жила ты у меня в кармане,

нам было вместе хорошо…

Лысели оба мы с годами,

но тут тебя я обошел.

Познала ты мои секреты,

и помышленья, и обеты,

что удалось, не удалось.

Мои вопросы и ответы

тебе известны все насквозь.

Ты на башке сидела ловко

с самосознаньем красоты…

А сколь пуста моя головка —

про это знали я да ты.

Меня всегда ты покрывала

в обоих смыслах. В холода,

как верный друг, обогревала,

со мною ты была всегда.

Себя я чувствую моложе,

когда на кумполе — помпон.

А мне твердят со всех сторон:

такое вам носить негоже,

мол, на сатира вы похожи,

а умудрен и убелен.

Но мне солидность не по нраву,

мне райской птицей не бывать,

в стандартную не вдеть оправу…

А может, нечего вдевать!

К свободе дух всегда стремился,

повиновенья не сносил.

Ужель лишь в шапке проявился

бунтарский мой шершавый пыл?!

P.S.

Пора кончать стишки о шмутках,

пора переходить к делам,

забыв о захудалых шутках

и баловстве не по годам.

Ефим Самоварщиков

По моему примеру

Автобиографическое

Однажды в круг электросварщиков

Зашел великий Самоварщиков.

Он стал с народом разговаривать,

И слушала его братва:

— Вы так должны

железо сваривать.

Как я в стихах своих слова.

И вам тогда, друзья-приятели,

В порыве благодарных чувств.

Как мне, поклонятся ваятели

И каждому поставят бюст!

Самокритичное

Друзья, мой вклад в поэзию огромен —

Я звал народы к свету и добру!

Но знают все,

что я в безмерном скромен

И, видимо, от скромности умру.

Все