обо мне…

От станции недалеко, в колхозе,

Где я беру нередко молоко,

Подпрыгивали тетки на морозе.

Их разговор был слышен далеко.

О чем они с восторгом говорили?

Возможно,

о грядущем светлом дне

Или о том, каких коров доили.

Но думаю, что больше —

обо мне…

* * *

Писал один еженедельник.

Что Данте мучился без денег.

И мне нередко не хватало

Того презренного металла.

* * *

Повстречалися на лавке

Две букашки, две козявки.

Обоняли сена пук…

Мимо полз навозный жук.

Рассердилися букашки.

Подползли к жуку-бедняжке,

Стали мять ему бока —

Изволтузили жука.

Так они его трепали —

От усталости упали.

А потом, разинув рот,

Поглощали кислород.

Родной пейзаж

Ночь была погожей,

С россыпями звезд.

От рассветной дрожи

Пробудился дрозд.

Квакала букашка,

Дрозд в дуду дудел.

Иностранец Пашка.

В щелочку глядел…

* * *

В моей гостиной, видимо, навек

На гобелене символ жизни вышит:

«Живущий здесь почтенный человек

Книг не читает — он их пишет!»

Рецепт

Лечись настойкой мухомора!

Она тебя избавит скоро

От всех болезней и злодейства…

Лекарства свойство таково,

Что никаких побочных действий

В нем нету, кроме одного…

Давид Самойлов

Эпитафии

1.

Джо Катер здесь лежит. Его довел

До гибели, конечно, слабый пол.

Когда Джо Катер пел и веселился,

Взял слабый пол под ним

и провалился.

2.

На переводчика

Он спит в объятьях матери-природы,

Бедняк себя работой доконал.

Он на земле оставил переводы,

А под землей лежит оригинал.

Из Ионы Нежданова

За последнее время у некоторых поэтов обозначилась тяга к абракадабре. Механизм ее прост: к подлежащему можно прилепить любое сказуемое, к любому существительному— любое определение.

Смысл образуется сам собой или вовсе не образуется. Я изобрел поэта-абсурдиста, от имени которого написал несколько стихотворений вышеозначенным способом. Советую всем!

АВТОР

Твоей сплавной любви троякость,

В которой плюсованья дикость,

Зонтам кубическим не в тягость,

Вшумевшимся в равновеликость.

Разлуки встреч неравнозначны,

А в клочьях клекоты полночны.

Объятья звучны или жвачны,

А поцелуи позвоночны.

И все ж они разноязычны,

Как наводненья и серванты.

Но и не так категоричны,

Как петухи и сикофанты.

Не надо угнетаться в стены.

Дремучие как наважденье.

И спазм сосудистой системы

Воспринимать как день рожденья.

Павел Хмара

Я и вы

Я для врага — живая сила.

Я — кошелек для продавца.

Я — нудный моралист для сына,

беспутный малый для отца.

Для доктора — больное тело,

объект воздействия пилюль.

Меня ГАИ терзает смело:

я для нее — безликий нуль.

Я для жены немало значу:

что без меня ее очаг!

Я для кассирши — это сдача,

я для начальника — рычаг.

Для мамы я — ее надежда,

для автослужб — автомобиль.

Я для ученого — невежда,

а для уборщицы я — пыль.

Я для сберкассы — накопитель,

для гардеробщика — пальто.

Для Пугачевой — телезритель,

для красной девицы… никто.

Я для одних — объект заботы,

а для других — наоборот!

И вот себя спросил я: — Кто ты? —

И я сказал себе: — Я тот,

кто в многие мишени целит,

тот, кто летит то вниз, то ввысь!

Я тот, кого не каждый ценит,

но без кого не обойтись

ни продавцу,

ни бюрократу,

ни замначальника ГАИ,

ни другу и ни супостату

(с кем будет он вести бои?).

Что без меня им в жизни делать,

того не в силах я постичь!

Кого шпынять и звать обедать,

лечить, обманывать и стричь?

Жене я нужен и державе,

врагам и тем, кому помог.

Как правильно сказал Державин:

«Я — царь, я — раб, я — червь,

я — Бог!»

Я, люди, ваш! Меня вы звали,

и вот я с вами на земле!..

Но если бы вы только знали,

что вы еще нужнее — мне!

Пересмешник

Александр Иванов