Тем временем ворота Эдессы вновь отворились, и навстречу императору вышел уже сам царь Эдессы Абгар. Он шагал пешком по мощенной каменными плитами дороге, выражая всем своим видом покорность. Вслед за ним выехали двести пятьдесят закованных в доспехи всадников, а слуги вынесли шестьдесят тысяч стрел в изукрашенных серебром горитах.

Перед слугами с дарами шли музыканты, отбивая такт в барабаны, увешанные медными погремками. Эти инструменты издавали низкий рыкающий звук, как бы смешанный с раскатами грома, вызывая неприятное скребущее чувство и приводя в замешательство. Шаркая мягкими туфлями, слуги несли гориты на вытянутых руках, как драгоценные вазы.

– М-да, – сказал сам себе Кука, – эти стрелы могли бы оказаться у нас в животе. Куда приятнее видеть их в руках безоружных слуг.

Подойдя к трибуналу императора, Абгар распростерся ниц перед правителем Рима и заявил, что он готов отказаться от своей страны, хотя прежде за огромные деньги купил это царство у Пакора.

– А я дарю его тебе просто так… – рассмеялся император.

Траян из всех даров взял только три роскошных панциря и велел вернуть Абгару все остальное. Приск, с некоторых пор обласканный славой и в этот день находившийся в свите императора, подумал, что зря император не принял гориты, – возвращать стрелы правителю страны, которая все время своего существования зависела от милости парфян, – по меньшей мере глупо. Великодушие свое можно проявить иначе. Но с Траяном давно уже никто не спорил. Что бы ни задумал император – все кидались выполнять пожелания наилучшего принцепса.

Абгар был тут же утвержден в своей должности филарха[93].

Потом, много дней спустя, когда Приск узнает, что оказался прав в своих подозрениях, его это нисколько не обрадует.

* * *

Войско Траяна расположилось лагерем близ города. Лишь отдельные части вступили в ворота. По договору здесь отныне располагался римский гарнизон. И – разумеется – в Эдессу вошли сам Траян и его свита.

Приск тоже осмотрел город, бродил по улицам до темноты – с того разговора с Афранием, когда стало известно о смерти Гая, трибун не мог находиться на месте. Движение отвлекало. Сабазий, как оказалось неплохо знавший город, привел Приска и увязавшегося за ними Куку в небольшую гостиницу при храме, которую содержала коллегия хаммаров. Пока Приск с Кукой обедали, Сабазий выпросил себе полчаса, указав на пухленькую служаночку, что вертелась при кухне.

Приск кивнул, а Кука ободряюще похлопал Сабазия по плечу.

Но уединился Сабазий вовсе не со служанкой, а с хозяином гостиницы. В крошечной комнатке хозяину был предъявлен амулет хаммаров и следом – золотая увенчанная лучами голова бога Шамша. Как ее Сабазий сберег во время плена – никому неведомо. Полчаса шептались раб и хозяин в маленькой каморке, устланной коврами, а наутро, как только распахнулись ворота Эдессы, новый караван ослов отправился в путь. Проводником каравана был сын хозяина, молодой чернобородый красавец, и вез он на поясе амулет в виде бога в лучистой короне – точную копию изображения, что имел при себе Сабазий.

* * *

Далее дорога императора лежала на Батны и Нисибис. Император уже не сомневался, что после Армении прибавит к своим владениям новую провинцию Месопотамию. Места эти пустынны, встречались здесь глубокие пески, а вокруг, сколько хватало взгляда, лежали бесполезные и безводные равнины.

Манисар, прежде мятежный царек, долгие годы воевавший с Хосровом на стороне Пакора, отправил к Траяну послов, стремясь договориться с императором о мире. Манисар обещал добровольно передать императору те земли в Месопотамии и Армении, которые успел прибрать к рукам, а взамен выпрашивал себе право повелевать от имени Рима. Однако Траян не желал разговаривать с послами – покорность Манисару надлежало выразить лично. А уж какова при этом будет его судьба – как у Партамазириса или как у Агбара – предсказать заранее не взялся бы даже Тиресий. Так что Траян ответил так, как и положено отвечать римскому принцепсу мятежному сатрапу: никаких переговоров, пока тот не явится перед императором дать личные заверения в преданности.

Манисар предпочел сбежать, не испытывая Судьбу.

Потом уже Спорак решил не являться на поклон к Траяну, а отсидеться в своей крепости. Владения его тянулись от города Карры (да-да, тот самый городок, близ которого Красс погубил свою армию, потерял сына и погиб сам) и до Апамеи на Евфрате. Траян двинул против Спорака войска – и Спорак мгновенно сбежал, а его главный город Батны был захвачен и разграблен римлянами.

Приск смотрел, как валяются в ногах у императора какие-то люди в грязных разорванных одеждах, как захлебывается плачем какой-то старик, и опять его охватывало странное чувство – боль и пустота. Пустота, которую не удавалось заполнить ни запахом дыма, ни криками умирающих, ни видом неподвижно лежащих тел.

Столь легкое взятие неприятельского города и последовавший за этим грабеж подняли дух армии так, как будто легионеры штурмовали укрепления день и ночь и наконец заставили жителей сдаться. Солдаты встречали Траяна восторженными криками, уверенные, что помощь богов будет отныне с их любимым императором, а значит, и с ними.

После чего Траян двинулся к Нисибису.

Красноватые камни стен, грубо отесанные, залитые большим количеством раствора, со временем превратились практически в сплошной монолит. Город разрушался и восстанавливался заново множество раз. Всякий раз стены его становились толще и выше. Вокруг города лежали серые холмы, кое-где тронутые оспинам чахлой зелени. Среди жалких кустиков бродили козы, тут же пущенные армией на свои нужды. Суп из козлятины на несколько дней вошел в меню легионеров. Ликорма велел выплатить явившемуся к нему темноликому согбенному старцу, который что-то шепелявил, хмуро глядя в землю, несколько серебряных монет. Тот ушел, отплевываясь и поглядывая замутненными бельмами глазами на пришлых, коих в этих местах повидал немало. Армия уйдет – Нисибис останется – до новой армии и до новой осады.

Впрочем, Нисибис пытался оказать сопротивление, но продержался недолго и пал к ногам Траяна, когда сторонники Пакора открыли перед римским императором ворота. Никакие стены, никакие камни не защитят, если слабы духом защитники города. Да и защитников за стенами было немного – зато набилось порядком жителей окрестных селений со скотом и нехитрым скарбом. Город даже почти не грабили. Ну то есть разграбили, но дома не жгли и жителей не резали. И даже отбирали не все. Но многие из местных предпочли уйти, когда было дозволено. На третий день Нисибис покинул большой караван, ведомый старым хаммаром. Незадолго перед уходом старик встретился с изуродованным рабом, бросил взгляд на изображение бога Шамша, кивнул и взял из рук человека, который назвался Илкаудом, запечатанные таблички с письмом.

* * *

Из Нисибиса Траян двинулся назад в Эдессу, куда прибыл к исходу лета. Здесь император провел несколько дней, Абгар вновь клялся в преданности, заверял, что на Востоке у Рима нет более надежного союзника, нежели Осроена и ее правитель. Из Эдессы Траян отправился вместе с армией на запад, в Антиохию, в этот Золотой город, где его ожидал Адриан.