Я тоже махала клинком без устали, поняв, как легко он входит в живую плоть и как быстро выводит из строя врагов. Но злых тварей становилось все больше и больше. Они десятками выскакивали из травы, их здоровенные острые уши торчали кверху, их пасти скалились множеством клыков.

Вокруг Марьяна росла куча трупов, я полосовала кинжалом клыкастые морды, чувствуя, как кровь стекает по пальцам, как немеет запястье.

– Больше не выдержу, – пробормотала я, втыкая острие кинжала в глаз очередной собаке.

– Давай к кладбищу! – гаркнул Марьян, мечом отбрасывая от моих ног очередную псину. – Через забор! Быстро!

Я кинулась туда, отпихнула ногой клыкастую морду, вскочила на скамейку и почувствовала, как Марьян подхватил меня, помогая перебраться через забор. Мы оба спрыгнули на покрытый травой холмик по другую сторону, и я выдохнула с облегчением. Твари надрывались за решеткой, не решаясь перепрыгнуть через нее. Да они и не смогли бы: решетка была довольно высокой.

– Что теперь? – едва выдохнула я.

– Сначала помоем руки. Тут есть фонтан. Пошли. Сюда они не проникнут.

– Почему?

– Божья земля. Нечисть сюда не проникнет.

Марьян помог мне подняться, и мы захромали в конец длинного кладбища, где под высокими рябинами журчал маленький фонтанчик.

Кровь в морозилке застыла темной массой в пластиковой посудине. Матвей, морщась от отвращения из-за резкого металлического запаха, отпилил ножом приличный кусок, слегка разогрел его в железной миске и поставил на пол. Позвал сначала, произнося что-то вроде «кис-кис», но, услышав в ответ насмешливое мяуканье, сообщил вслух, что Скарбнику полагается кровь за его услуги.

И громадный котяра пришел. Приперся, задрав кверху хвост и нагло поблескивая желтыми глазами. Склонился над миской и принялся макать в кровь длинный красный язык. Мерзкое зрелище!

– Кем был мой дед? – грубо спросил Матвей, уперевшись взглядом в стену.

В ту самую стену, на которой висела картина с серенькой кошечкой.

– Ты знаешь, – мягко промурлыкал Скарбник, поднимая голову.

– Скажи. Скажи это вслух.

– Ты знаешь, мой мальчик. Надень капюшон! Надень, наконец, этот проклятый капюшон!

– Где плащ? Где дедов плащ с капюшоном?

– Тебе и это известно, мой мальчик. Стефан на самом деле передал тебе не так уж мало знаний. Просто ты медленно соображаешь. Выбрось из головы всю шелуху, все то, чему тебя учили в этой твоей дурацкой школе. Подумай о своем прадеде, – мурлыкал наглый котяра.

Матвей медленно нагнулся и вдруг резко схватил Скарбника за шкирку. Тот не успел вырваться и повис в воздухе – тяжелый мохнатый мешок с когтями и желтыми глазами. Он был сильным, этот семейный хранитель, он дергался, махал лапами и шипел, как бешеный. Матвей чувствовал его силу, но также чувствовал, что может управлять Скарбником. Кот подвластен ему, подчиняется, слушается и никуда не денется.

– Говори, мохнатая шкура, пока не треснул по башке палкой! – заорал Матвей.

– Болван! – резко выдал кот, и это уже не было ласковым мурлыканьем. – Болван! Плащ на медвежьем чучеле! Плащ, который Стефан всегда снимал в коридоре! Ты видел его много раз! Почему ни разу о нем не подумал?

– Пошел вон, – буркнул Матвей. – Мог бы сказать сразу, тварюка.

Обиженный Скарбник прыгнул на стол, выгнул спину, зашипел и тут же принялся вылизывать лапы необыкновенно длинным и алым языком.

Матвей кинулся шнуровать кеды.

– А запись в Желанной? – проговорил кот, на минуту прекратив свое занятие.

– Что? – не понял Матвей.

– Запиши в Желанной: пусть Марьян убьет Жнеца. Чтобы наверняка. Заверши этот круг, ты должен это сделать. Запиши свое желание, Матвей Левандовский, и пусть Желанная останется за вашим родом.

– У Мирославы осталось еще одно желание.

– И пусть. Она, если захочет, тоже запишет его. Но сейчас возьми власть над книгой, она должна принадлежать тебе. Сделай запись, и тогда Марьян победит Григория Лушу, а иначе он погибнет. Ты же не хочешь, чтобы Луша растерзал твою Мирославу, правильно?

– Черт! – В голове царил полный сумбур.

Никогда и ни за что Матвей не связался бы с Желанной. У него не было желаний, которые должен был выполнять Марьян. Однако же в словах Скарбника звучала странная и правильная правда. Она не поддавалась логике, но чутьем ведьмака Матвей вдруг понял, что именно так и надо поступить.

Время поджимало, он торопливо кинулся в мастерскую прадеда, где хранил теперь Желанную. Достал книгу, схватил карандаш, замер на мгновение, а после открыл новую страницу и записал свое имя.

Коротко и четко. Марьян должен жить. И Мирослава тоже должна жить. Потому появилось и второе желание.

Жирная точка завершила этот небольшой текст. Взглянув еще раз на книгу, Матвей сунул ее в сундук, завалил мешочками с травами и, повесив на ручку маленький оберег, сделанный своими руками, покинул дедову мастерскую. Теперь сюда никто не проникнет, даже ведьмы.

Матвей несся по улицам как сумасшедший, перепрыгивал через скамейки, чтобы сократить путь, перебегал дорогу на красный свет, нервно сжимая рукоять меча. Вперед, вперед!

Вот уже виден лес, вот уже поблескивает в странной мгле небольшой крест на часовенке кладбища Невинно убиенных. Сегодня тут мрачно и прохладно. Не трещат кузнечики, не шелестит трава, не качаются ветви деревьев. Мир замер, как заколдованный, и серая дымка, расползающаяся от кладбища, скрадывает очертания городка и высоких деревьев.

Матвей вбежал в лес с мечом наготове, но никто его не встречал. Никто не стоял на дороге, не поджидал правнука ведьмака, не стремился ему навредить. Дедова хижина уже угадывалась во мраке, проступала призрачным контуром, вычерченным простым карандашом на черной бумаге.

Чучело медведя возвышалось над огородом, его огромная голова была слегка повернута, словно он ждал Матвея. Стеклянные глаза ничего не выражали, уши торчали на макушке. И как Матвей не догадался, что это всего-навсего плащ? Он видел эту голову в детстве и напугался до смерти. До икоты, до нервного тика. Мать, которая тогда была еще жива, запретила своему деду приходить домой в этом плаще, и с тех пор медвежья голова украшала чучело на огороде.