Да, начало.

Впервые в жизни у нее есть возможность распоряжаться снимками. И негативами. С ними можно сделать одно — уничтожить.

Алисия полезла в конверт, вытащила три-четыре фотографии восемь на десять, цветных, глянцевых — нет, не взглянула, — сунула в щель машинки. Та зажужжала, замолола, потом снизу посыпались стружки, скручиваясь в ком бумажной лапши.

Да! Получается. Изображения уничтожаются, распадаются на сотни клочков. Только сумасшедшему придет в голову складывать их обратно, и чем больше растет ком, тем трудней это сделать. На восстановление единственного снимка уйдет сотня, нет, тысяча лет.

Чувствуя себя словно под освежающим душем, она выхватила из конверта следующие фотографии, принялась скармливать крутящимся лезвиям. По щекам текли слезы, Алисия слышала собственный смех.

Ох, как хорошо... прекрасно!

Вззззз!

Женщина в слезах — уже плохо. Никогда не знаешь, как быть в таких случаях. Что делать? Что говорить? А уж когда женщина плачет и одновременно смеется, кромсая бумагу...

Страшное дело.

Вскоре плач и смех стихли, но стало только хуже — она заговорила, и Джек пожелал, чтобы Рональд Клейтон был жив... чтобы можно было предать его очень медленной смерти.

— Я для папы старалась. Вот как это было. Отчасти понимала, что делаю что-то дурное, особенно когда бывало больно, но выбора не было — папа велел. Ведь это же, в конце концов, мой папа... Который меня любит. Не заставит совершать плохие поступки. Только не мой папа.

Тон ровный, бесстрастный, словно навсегда целиком порваны эмоциональные связи с девочкой, о которой шла речь.

Вззззз! Следующие фотографии отправились в машинку.

— Вот в чем настоящая гнусность. Хуже самого извращения. Он взял родную дочку, которая на него полагалась, доверяла ему, уважала, и, воспользовавшись ее доверием и зависимостью, вынудил делать перед фотоаппаратом то, что ему требовалось. Такая у педофилов натура: они наслаждаются властью над слабыми маленькими детьми, возможностью лишить их невинности, принуждая ко всякой мерзости.

Вззззз!

— Мерзости я в то время, конечно, не понимала, хотя что-то нехорошее чуяла, потому что мне настрого запрещалось об этом упоминать. Сеансы годам к десяти прекратились. Видно, я слишком выросла. Видно, прочие участники взаимного обмена картинками предпочитали девочек младше десяти. В любом случае больше съемок не проводилось, и... поверите?.. я горевала. Гадко, да? Не из-за того, чем занималась, а оттого, что больше не интересовала отца. Он никогда не проявлял ко мне никаких теплых чувств, ни малейшей заботы... мало сказать чужой, безразличный, равнодушный... но хотя бы когда... я проделывала, что было велено, с Томасом... или одна... уделял мне внимание. Потом и этого не стало. Можете себе представить?

Нет. Даже близко невозможно представить. Джек чувствовал закипавшую ярость при мысли, что кто-то заставил бы Вики заниматься тем, что он мельком увидел на нескольких снимках, подавляя желание броситься к телефону, позвонить, убедиться, что она в безопасности дома с Джиа.

Вззззз!

— Со временем я поняла, в чем участвовала. Пыталась внушить себе, будто ничего подобного не было, будто я все выдумала, увидела в страшном сне, только знала, что не сумела бы такого выдумать. Разве можно придумать подобные извращения? Нет... это было на самом деле. Поэтому постаралась забыть, просто из головы выбросить, и довольно успешно... пока не повзрослела. Как-то ночью проснулась оттого, что Томас схватил меня за грудь, предложил позабавиться, «как обычно». Удалось его вышвырнуть, но прошлое подтвердилось, вернулось. Я стала на ночь класть нож под подушку.

Джек совсем не хотел знать подробностей, но как ее остановить? Кроме того, она вовсе не с ним говорила. Обращалась в пустое пространство. Вместо него вполне мог сидеть манекен.

Вззззз!

— Надо было уйти. Только как это сделать? На жизнь в таком возрасте не заработаешь, а от него я брать ничего не хотела... совсем ничего. Знаю, вы, разумеется, думаете, не проще ли было бы обратиться к властям... — Она замолчала, взглянула на Джека. На губах промелькнула кривая мрачная усмешка. — Ну, другой на вашем месте подумал бы. Абсолютно исключено. Разоблачить и опозорить Рональда Клейтона значило и себя опозорить. Выставить фотографии на публичное обозрение. Даже сейчас при такой мысли мне хочется забиться в нору... Вообразите, что означает подобная перспектива для молоденькой девушки. Я хочу сказать, тинейджеры прячутся, даже когда у них прыщик на подбородке выскакивает. Открыто признаться в своих «прегрешениях» просто немыслимо... Кто бы поверил, что я совершала их не по собственной воле?

Вззззз!

— Поэтому я принялась за работу. То есть по-настоящему. Не испытывала никаких плотских желаний, чувствовала отвращение при любом прикосновении мальчика или девочки, превратилась в книжного червя. Буквально поселилась в публичной библиотеке, училась, училась, училась. Получала только высшие оценки. Нашла книжку для родителей о подготовке детей к дальнейшей учебе. Ну, меня никто ни к чему подготавливать не собирался, пришлось готовиться самостоятельно. И я своего добилась. Прошла полную академическую подготовку к колледжу университета Южной Каролины. Получила возможность уехать из дома. Улетела в августе перед началом первого учебного года и никогда назад не оглядывалась. Вчера вечером впервые с тех пор переступила порог.

Вззззз!

— В колледже работала и изо всех сил училась. Нашла на лето место в курортной гостинице с комнатой и питанием в счет платы. Поступила в медицинскую школу. Полностью оплатить учебу невозможно, хотя деньги будущим врачам охотно ссужают. Поэтому по уши влезла в долги, которые предстоит выплачивать еще лет десять, как минимум. И все-таки я это сделала. Преодолела. Потому что твердо решила не превращаться в жертву. Знаете, говорят, успех в жизни — лучшая месть. Ну, может быть, я не добилась особых успехов, однако живу. Причем самостоятельно. Это и есть моя месть. Я не стала его жертвой. Когда-то он имел надо мной власть, но больше не имеет.

Вззззз!

— Впрочем, я еще не сполна отомстила. Со временем задумалась о смерти своей матери... действительно ли это был несчастный случай. Не знаю, унаследовал ли он ее деньги, получил ли крупную страховку, вообще ничего не знаю о его финансовых делах, знаю только, что при маме никогда не осмелился бы предаваться своим извращениям. А когда ее не стало, свободно делал что угодно со мной и с Томасом. Вот как я мечтала ему отомстить: найти какие-нибудь доказательства грязной игры и засадить в тюрьму, где он лишился бы всякой власти, сам оказавшись во власти других. Теперь это невозможно, конечно.

Вззззз!

Джек не хотел знать ответа, но должен был спросить:

— Он сам вас когда-нибудь... трогал?