вбивали польским осознание того, что есть равноценная сила, способная бросить вызов вражеским коллегам.

Первый удар смел до трети русских гусар, а потом началась свалка. Некоторое преимущество русских воинов создавал тот факт, что каждый православный боец имел пистоль. Вот только с близкого расстояния доспех гусара держал пистолетную пулю. Однако, каждый выстрел в польского воина заставлял того пошатнуться или вовсе выпасть из седла.

Польская пехота, обнаружив поддержку, воодушевилась еще более прежнего и уже началась схватка на вершинах валов.

— Отход! — кричал Давыд Жеребцов, успевший зарубить уже двоих резвых противников.

Далеко не все стрельцы могли выйти из боя, но большая часть уже побежала ко второй линии обороны. В это же время саперы из размысловой роты Дмитрия Разумнова поджигали, вымоченные в смоле, труты. Оставалось не более минуты до момента взрыва.

— Изготовились! — скомандовал Лазарь Щука бойцам центра русской обороны.

— Бах! Ба-бах! — казалось, взрывы были невиданной до того силы.

Поражающие элементы из железных шариков не имели возможности выбирать, куда именно разлетаться. Польские воины, русские защитники, так и не сумевшие выйти из боя, все получали множественные ранения, несовместимые с жизнью. Это была вынужденная мера, сознательная жертва. И пусть соотношение погибших от мощных взрывов было один русский воин на семь поляков, но кровь соседей, представителей держав, которые все никак не могут договориться о мирной жизни, была одинакового цвета и также быстро впитывалась в песчаный грунт земляных насыпей, как и любая другая.

— Вперед! — скомандовал Лазарь Щука, и полторы тысячи воинов саблями, лезвия которых блестели под ярким, по-летнему теплым, солнце, ринулись в атаку, чтобы добить дезориентированных ошеломленных поляков, что заняли первую линию обороны на левом фланге русской оборонительной системы.

Лазарь Щука одним из первых взобрался на гребень вала и смотрел вниз, приноравливаясь спуститься и возглавить атаку русских воинов. Тут одинокая пуля, пущенная умирающим немецким ротмистром с практически предельной дальности, врезалась между глаз русского героя Лазаря Щуки.

В русском войске ходили байки о том, что младший воевода Щука заговоренный, что он был в таких передрягах, из которых живыми не возвращаются. И, насколько же Лазарю отказала удача, что единственный выстрел, прозвучавший с левого фланга русской обороны, произведенный умирающим наемником, прекратил его героическую жизнь.

Полторы тысячи солдат, казалось, на мгновение, остановились, но приказ уже прозвучал, сотенные капитаны его продублировали, потому бойцы устремились в бой.

Левый фланг отбит, на место возвращались оставшиеся в живых московские стрельцы Жеребцова. Удалялись с места побоища шесть десятков польских гусар, многие из которых получили ранения. Русская гусария не только не опозорила себя, но и начала создавать ту славу воинов, когда только упоминание о крылатых московитах будет вселять ужас и страх польским воинам. Та хоругвь, которая сейчас победила русских гусар, считалась лучшей в Речи Посполитой. Польское командование, как и рядовые бойцы, считали, что там, где появляются эти гусары, случается безоговорочная победа. Сегодняшняя победа оказалась с большим количеством оговорок.

*……………*……………*

У Яноша Острожского не было такого удобного способа управления войсками, как у его оппонента, князя Пожарского. Командующему польскими войсками приходилось находиться близко к месту непосредственного боя столкновения, чтобы понимать происходящее и реагировать.

Решение атаковать левый фланг русских оборонительных линий казалось правильным. Насыщение войск в этом направлении у русских было меньше, чем в центре, в то же время атака на правый фланг затруднялась рельефом местности. Теперь гетман понял, что русские вынуждали его производить главный удар именно по левому флангу московитов.

— Пан Заславский, отправляйте пеших шляхтичей в атаку, — строго, решительно, в несвойственной себе требовательной манере, приказывал Острожский.

Гетман ждал отговорок Яноша Заславского, но они не последовали.

— Шляхта выполнит свой долг, — уверенно сказал Заславский развернул своего коня и отправился к шляхетскому ополчению.

Польские паны во время перехода из Острога к Киеву вели себя не лучшим образом, но в ополчении остались те воины, которые действительно считали бы уроном чести отступление или отказ выполнять приказ.

Более пяти тысяч спешившихся или безлошадных шляхтичей устремились в атаку. Польское командование посчитало, что следует наносить удар туда, где уже была пролита польская кровь, где число защитников прорежена. А это левый русский фланг.

Московиты не успели полностью восстановить обороноспособность первой линии. Тем более, что польская атака была не только левого фланга русских, но и затрагивала центр. Русские пушки стреляли, потом стреляли стрельцы, но цвет польской нации, шляхта, здесь и сейчас проявлял лучшие свои качества. Первая линия обороны русских была взята, более зарядов не было. Однако, дальше наступать ополчение не стало. Началась жестокая рубка в центре русских позиций.

— Вперед, за мной! — кричал Заславский, старающийся собрать часть воинов в кулак, чтобы продолжить наступление на левом фланге русской обороны, пока войска московитов в центре сдерживаются боем.

* * *

Воевода Болотников выжидал. Удар почти восьми тысяч конницы должен был быть сокрушительным для врага. Если позволить себе ввязаться в долгую сечу, то все преимущество конного напора будет нивелировано. Поэтому, когда раздались пушечные выстрелы, Иван Исаевич преспокойно жевал мясо и запивал его ключевой водой. Вид у Болотникова был безмятежный, как будто в четырех верстах от места его завтрака не льется бурными ручьями людская кровь.

— Атаман-воевода, до тебя вестовой прибыл! — прокричал один из личных охранников Болотникова.

— Ну давай его сюды! — с некоторым безразличием сказал воевода.

Через минуту Болотников с интересом смотрел на запыхавшегося вестового и на тех уставших двух коней, с помощью которых молодой парень всего за тридцать минут, да еще в условиях редколесья, доскакал до засады русской конницы.

— Князь Пожарский приказывает тебе ударить по польскому обозу, — немного отдышавшись, громко и четко сказал вестовой.

— А ты скажи мне, где обоз! Я отсылал разъезды, обоза не видел, — с усмешкой сказал Болотников, который посчитал, что Пожарский отдает нелепые приказы.

На самом деле Пожарский смог рассмотреть, пусть и на пределе возможностей зрительной трубы, где именно поляки расположили свои обозы. Это было в лесу, всего в трех верстах от места, где располагалась в засаде русская конница. Болотников сильно удивился и выразил сомнения в том, что Пожарский получил сведения, которые недоступны Болотникову.

Польское командование, действительно, стремилось не столько защитить свои обозы, сколько их спрятать, рассчитывая в бою на максимальное количество воинов. И такую добычу Болотников не мог упустить.

Это было избиение. Может еще более жестокое, чем даже сама эпоха. У поляков было много раненых, которых успели свезти в обоз