– Вот мерзавец! – заявила Марина, потом задумалась и сказала: – Между прочим, меня приглашал навестить его пан Сапега. Он сейчас, кажется, в Дмитрове. Поехали туда, только запрягите сани для моей Барбары и служанок. Я отправлюсь верхом. Триста ваших молодцов смогут нас защитить в случае чего?

– Может быть, – ответил Плещеев и приказал запрячь сани для девушек. – Мы отправляемся в Дмитров, – напомнил он своим подчиненным. И триста всадников, сани, в которых сидели полячки, а также статный Плещеев, а рядом с ним на высоком коне маленький изящный юноша в гусарской одежде, – именно так выглядела Марина Мнишек, – покинули Тушинский лагерь с конца, противоположного тому, где гремела стрельба и происходила сабельная потасовка, если так можно назвать резню между казаками Заруцкого и гусарами Ружинского.

Сражение с южной стороны табора шло до темноты. В нем погибло две тысячи человек. Казаки все равно ушли к Калуге, а гусары воротились, неся своих раненых и волоча мертвецов. Ружинский бросился разыскивать «царицу», но ее уже не оказалось в Тушине.

Сапега был несказанно удивлен, когда к нему пожаловала Марина Мнишек в сопровождении Плещеева с тремястами отборных конников.

И почти одновременно началась осада Дмитрова отрядом воеводы Куракина, которого послал главнокомандующий русско-шведского войска князь Михайла Скопин-Шуйский.

– Вы приехали немного не вовремя, – осторожно сказал Марине Ян Сапега. – Хорошо еще, что успели проскочить перед носом князя Куракина. Вообще я бы посоветовал вам вернуться в Польшу и там переждать всю эту кутерьму. Там, между прочим, ваш отец… а неподалеку сейчас король… Зачем женщине рисковать на войне?

Марина нахмурилась и надменно взглянула на самоуверенного красивого литвина.

– Вы забыли, что я не просто женщина, пан Сапега. Я царица всея Руси. И мне нужно срочно попасть в Калугу к своему мужу, царю Димитрию Ивановичу, несмотря ни на какие бои и передряги.

– Не смею прекословить, Ваше Величество. Но вряд ли я смогу сейчас помочь вам. Начинается штурм Дмитрова войсками Шуйского и его племянника Скопина. Присядьте, выпейте чарку подогретого вина с дороги, Ваше Величество. Простите, но у меня сейчас начнется сражение с москалями. – Сапега кликнул адъютанта, надел панцирь и шлем, сунул за пояс два пистолета и вышел из дома.

Куракин с ходу, без подготовки, бросил свои отряды на приступ городских стен. Стрельцам удалось под огнем из крепости забросать ров бревнами, плетнями, натасканными из посада, и почти ворваться в город. С огромным трудом ратникам Сапеги удалось сдержать, а потом и отогнать москвитян. Князю Куракину не посчастливилось взять Дмитров с ходу. Он принужден был отойти, поскольку в его войске не было достаточного запаса пороха для пищалей и пушек. Кончалось и продовольствие. Куракин послал гонца к Скопину и стал ждать подкрепления.

Во время приступа стрельцов Куракина Марина спокойно подходила к стенам, по-видимому не оценивая опасности такого поведения. Она даже подбадривала защитников, ругала проявлявших робость и собиралась непосредственно участвовать в сражении.

Плещеев, вынужденный сопровождать царицу, каждую минуту ожидал ее смерти или своей собственной. Пули свистели повсюду, поблизости разрывались ядра. Марина совершенно не обращала внимания на угрозу гибели. С настойчивыми уговорами Плещееву удалось почти оттащить Марину от места, где шел бой. Наконец ее увела Казановская и уложила в постель.

Но рано утром Сапега увидел в окно, что Плещеев, уже одетый в кафтан и епанчу, распоряжается во дворе служанками царицы, а казаки седлают коней. Во двор въехали сани, запряженные тройкой лошадей. Один казак держал в поводу статного серого коня с укороченными (видимо, для малорослой Марины) стременами.

Сапега, накинув кунтуш, без шапки вышел на крыльцо. Тут же появилась Марина в мужском платье с саблей на боку. Ей подвели коня.

– Ваше Величество, позвольте узнать, куда вы собрались? – спросил с беспокойством Сапега.

– В Калугу.

– В Калугу? Но ведь у стен враги, – растерялся даже всегда уверенный Ян.

– Ну и что же! Я еду к мужу.

– Ехать сейчас крайне опасно. Я не советую вам это делать, Марина Юрьевна.

– Ничего. У меня триста казаков и доблестный пан Плещеев, – усмехнулась царица. Она выпрямилась в седле и подобрала поводья.

– Я вынужден буду задержать вас, Марина Юрьевна, – попытался противодействовать Сапега.

– Задержать царицу? Вы, полковник, в своем уме? Я прикажу сейчас своим казакам зарубить всех здесь, во дворе. И пробиться к воротам.

Ян Сапега опешил. Он всякое видывал во враждебных разборках, и в поединках, и в сражениях. Но чтобы женщина имела такую смелость, такое присутствие духа… или это было невероятно дерзкое легкомыслие.

– Видит Бог, я предупреждал вас, Ваше Величество, – вздохнул, разводя руками, Сапега. Он выразительно посмотрел в глаза Плещееву. Тот поднял брови, тоже вздохнул и тронул коня. «Чертова кума, взбесившаяся дура…» – пробормотал он себе под нос.

– Счастливый путь, – только и оставалось сказать Сапеге.

Ружинский послал письмо королю Сигизмунду, в котором призывал его бросить осаду Смоленска и идти в Тушино. Он обещал скорую победу над Шуйским и взятие Москвы. При этом гетман лгал, что у Шуйского испортились отношения с его племянником Скопиным, что москвичи с радостью встретят Его Величество.

Но король не трогался из-под Смоленска и не направлял никого из своих приближенных для переговоров со «свободным рыцарством».

– Этому самовлюбленному головорезу нельзя верить, – сказал пан Потоцкий Сигизмунду. – Ни единому его слову.

– А я и не верю, – пожал плечами король. – Кстати, я не забыл наглое послание, в нем тушинцы требовали моего ухода назад в Польшу. Под этим посланием первой стояла подпись Ружинского.

Между тем нападение гусаров Ружинского на казаков, уходивших в Калугу, имело свое продолжение. Мстя полякам за убитых собратьев, донской атаман Беззубцев напал на отряд Млоцкого, стоявший в Серпухове. Жители города подняли восстание и присоединились к казакам. Отряд Млоцкого подвергся поголовному истреблению.

А в Тушине ненавидевшие гетмана паны Тышкевич и Мархоцкий требовали объявить «коло». Они собрали самых отъявленных и отчаянных горлопанов, обиженных когда-то Ружинским, привели их к ставке гетмана и стали кричать:

– Коло! Гетмана к ответу! Ружинский, не прячься, выйди к войску! Коло требует!

От войска в Тушине оставалось едва ли половина. Остальные ушли – либо в Калугу к «Димитрию», либо под Смоленск к королю.

Сторонники Ружинского сбежались к его дому. Гетман, бледный, измученный раной, вышел на крыльцо. Рядом стояли его гусары, держась за рукояти сабель, готовые защищать своего вождя.

Напротив толпились жолнеры, польские конники, даже кое-кто из оставшихся казаков.