— Это кто такой, Галаши? — переспросил Шторренн. — Имя почему-то незнакомое.

— Потому что держат его только для кладбищенских страстей. До контактов с гестапо пока не подпускают.

— Так, может, он и стрелял?

— Вряд ли. По-моему, тоже струсил. К тому же его ценят как работодателя, а не как палача.

— Недурно устроился, бездельник, — миролюбиво признал Гольвег.

— Значит, капитан Арпид Галаши? — воинственно улыбался Шторренн, нервно прохаживаясь по комнате. Кажется, мы с вами, Гольвег, не зря прожили эту бессонную ночь.

— В таком-то приятном обществе! — проворчал гауптштурмфюрер. — Слушай ты, недоносок от контрразведки, у тебя найдется что-нибудь выпить?

— Кажется, осталось полбутылки коньку.

— Вот до какого аристократизма ты дожил, подлец! — изумился Шторренн. — Лучшие коньяки Европы бутылками лакаешь, хотя еще недавно на стакан дешевого цыганского вина насобирать не мог. А ведь не отрабатываешь, неблагодарный, не отрабатываешь. Почему сразу же не доложил о предложении капитана Арпида Галаши? Почему уже через час не разыскал меня и не доложил?

— Потому что сразу же вычислили бы меня и убили.

— И правильно бы сделали, — спокойно подтвердил Шторренн.

Они налили себе по рюмочке, затем еще по одной и, так и не предложив хозяину квартиры выпить с ними, потребовали адрес капитана. Тот знал только телефон, но и этого показалось им вполне достаточно.

— Так эта фрау Вольф, что, действительно является женой Скорцени? — с огромным усилием доковылял вслед за ними до двери Сиретаи.

Эсэсовцы, не сговариваясь, дружно расхохотались.

— Хотел бы я быть сейчас там, где находится Скорцени. В обнимку со жгучей андалузийкой, — выплюнул Гольвег окурок.

— Эти кретины из венгерской службы безопасности, — поддержал его Шторренн, — не понимают, что если бы кто-то осмелился стрелять, пусть даже не в жену, а хотя бы в спутницу Скорцени, то этот мамонт разнес бы половину Будапешта. И не уехал бы отсюда, пока не передушил бы их всех поодиночке.

— Я всегда верил тому, что мне говорят, а не тому, чему верил, — благодарственно пробормотал Сиретаи, закрывая за ними дверь с такой миной на лице, словно закрывал себя в кладбищенском склепе после посещения его грабителями.

Сегодня Фройнштаг впервые за время знакомства со Скорцени сама попросила остаться у нее. Раньше она или великодушно соглашалась принять Отто, или же добивалась этого обычными женскими хитростями.

— Мне бы очень не хотелось быть убитой именно сейчас, Отто, — тихо проговорила она, обнимая Скорцени уже у самой двери и дотягиваясь рукой до выключателя. — Здесь, в Будапеште, где у нас вновь появилась возможность легально бывать вместе, это было бы крайне несправедливо.

— Смерть, насколько мне известно, вообще дама убийственно несправедливая.

— Признайтесь, что этой ночью никаких особых, спешных дел у вас не предвидится, — Лилия отпустила узел его галстука, расстегнула ворот и поцеловала в шею нежно, по-девичьи, как умела целовать только она.

Фройнштаг знала, что это — единственный поцелуй, который чувствует даже твердокожий и бесчувственный Скорцени. Остальных он попросту избегает. Да Отто они и не трогают.

— Кроме одного, совершенно пустякового дельца: изловить человека, пытавшегося совершить ту самую, убийственную, несправедливость.

— Стоит ли так горячиться? В любом случае он будет наказан, — нервно раздевала Скорцени, совершенно забыв о том, что они все еще стоят у самой двери. Нежности ей всегда хватало только для того, чтобы разжечь себя. Достигнув этого, Лилия умудрялась безбожно забывать о состоянии и чувствах партнера.

Скорцени молчаливо терпел все эти терзания, неуклюже пытаясь то обнять женщину за плечи, то погладить волосы. Но безволие и растерянность его лишь подогревали азарт Фройнштаг. Ей всегда приятно было осознавать беспомощность и покорность «самого страшного человека Европы», но сегодня это почему-то доставляло особое удовольствие.

Наконец, Скорцени сообразил, что ему следует делать то же самое, что делает Лилия. Раздевая друг друга, они азартно разбрасывали одежду по полу, медленно приближаясь к дивану.

Зазвонил телефон, однако Лилия не отреагировала на него. Усевшись на краешек дивана, она обхватила стоявшего перед ней Отто за талию и, уткнувшись лбом в низ его живота, согревала и возбуждала мужчину теплом своего дыхания и ласками.

Но телефон звонил все настойчивее, и Фройнштаг пожалела, что он находится слишком далеко, а то бы дотянулась и грохнула им о пол.

— Очевидно, кто-то из наших, — пришел ей на помощь Скорцени. — Подними, кажется, они там взбесились?

— У меня такое впечатление, что взбесился весь город. Тебе не кажется?

— Снимите трубку, — твердо приказал штурмбаннфюрер.

Фройнштаг прорычала нечто человеконенавистническое, вновь чувственно потерлась лбом о живот мужчины и устало, пошатываясь, словно пьяная, натыкаясь на стулья, побрела к столу.

— Слушаю, — прохрипела она с такой лютью, что всякий уважающий себя человек на том конце провода тотчас же отказался бы от разговора.

— Здравствуйте, фрау Вольф, — услышала в ответ далеко не робкий женский голос. — Узнаете?

— А вы потрудитесь представиться.

— Лучше было бы, если бы вы узнали меня по голосу, не называя имени. Думаю, это нетрудно, — внушал ей жесткий, почти мужской голос, вульгарная грубоватость которого усиливалась резким австрийским произношением, таким знакомым Фройнштаг по акценту Скорцени, а особенно — Кальтенбруннера.

— Так это вы, бар…?! — вспыхнула Лилия, но все же вовремя сдержалась, не раскрыла аристократического достоинства собеседницы. — С чего это вы вдруг прямо посреди ночи?

— Находите, что уже ночь?

— Я сказала: «Посреди ночи», — не собиралась Фройнштаг щадить самолюбие фон Шемберг, коль уж та осмелилась потревожить ее.

— Всего лишь хочу заверить вас, фрау Вольф: к тому, что произошло несколько часов назад у вашего отеля, мы, то есть я и наш общий знакомый, абсолютно никакого отношения не имеем.

— Тогда чего вдруг забеспокоились, если совершенно уверены, что не имеете?

— Для нас важно, чтобы вы тоже знали об этом. Но еще важнее — чтобы поверили.

— Тогда, может быть, объясните, из каких источников вам стало известно об этом инциденте?

Баронесса тяжело вздохнула, давая понять, что всякие телефонные объяснения явно не ко времени.

— Лично я узнала о нем сразу же. Буквально через несколько минут после… случившегося, — не решилась упомянуть о выстрелах. — Очевидно, следовало немедленно позвонить вам. Но, поверьте, я была в шоке. И потом, хотелось посоветоваться с нашим общим знакомым.