головой в сторону светящейся панели на стене.

— Слишком поздно, — сказал он. — Центральные энергостанции заработали.

Изменившийся мир взволнованно зашевелился, когда станции начали давать энергию. Телевизоры сообщили новости. И…

* * *

Мэри Грегсон, Эшворт и Митчелл сидели неподвижно. В помещении раздавался голос — безмолвный голос, обещавший неведомые чудеса.

«Равновесие, — произнес голос. — Мэри Грегсон, у вас ничего не вышло. Я…»

Ярко вспыхнул эго-символ!

«…я полностью взрослый. Ваши эндокринные экстракты и антигормоны давно уже на меня не действуют. Мое тело автоматически приспособилось и построило защиту, которую вы не смогли обнаружить. „Мар виста дженерал“ давал советы Всемирному центру, и Всемирный центр перестроил мир — но так, как этого хотел я».

Безмолвный голос продолжал говорить.

«Сверхчеловек отличается не только своей приспособляемостью, но и способностью изменять окружающую среду, пока она не станет в полной мере удовлетворять его потребностям. Это было сделано. Мир перестроен. Его основы заложены. Запуск центральных энергостанций был последним этапом данного проекта. Равновесие, — говорил голос. — Расщепление атома привело к мутациям. Люди уничтожили мутации, но сохранили одного мутанта, поставив его себе на службу. До сих пор я…»

Снова вспыхнул символ!

«…я был уязвим. Но теперь — нет. Центральные энергостанции — вовсе не то, что вы думали. Внешне — да, но они могут служить и моим собственным целям».

Фигура, лежавшая в резервуаре внизу, начала растворяться.

«Это был робот, — сказал голос. — Я в нем больше не нуждаюсь. Помните, одним из признаков сверхчеловека является его приспособляемость к окружающей среде — пока окружающая среда не изменится настолько, чтобы удовлетворять его нуждам. После чего он может принять наиболее целесообразную для него форму.

Естественно, ни один человек не в состоянии постичь эту форму…»

Робот в резервуаре исчез.

В комнате стояла тишина. Мэри Грегсон облизнула губы и беспомощно выставила перед собой оружие.

Сенатор Митчелл, тяжело дыша, стиснул пальцами маленький визор так, что пластик треснул и раскрошился.

Эшворт шевельнул рукой, и пол снова стал непрозрачным.

Все сидели молча. Не было никаких причин немедленно уходить. Нет смысла посылать предупреждение о землетрясении после того, как начались первые толчки. И тем не менее этих троих охватывал безотчетный страх при воспоминании о том, что они смогли понять лишь отчасти.

Наконец Митчелл произнес странно бесстрастным голосом:

— Нужно с этим бороться. Обязательно нужно.

— Бороться? — переспросила Мэри. — Но мы уже проиграли.

Митчелл вспомнил услышанное несколько минут назад и понял, что она права. Внезапно он хлопнул рукой по колену и прорычал:

— Я чувствую себя словно собака!

— Полагаю, так себя будет чувствовать каждый, — сказала Мэри. — На самом деле это не столь уж унизительно, стоит лишь понять, что…

— Но… разве нет никакой возможности…

Мэри Грегсон шевельнула рукой, глядя, как пол становится прозрачным. Резервуар был пуст. Робота — символа, представлявшего непостижимую реальность, — больше не было.

За пределами «Мар виста дженерал», по всей Земле, энергия связывала центральные энергостанции в паутину, которая должна была стать ловушкой для человечества. То тут, то там появлялись неуязвимые и всемогущие по обычным человеческим меркам сверхлюди, приспосабливая мир под свои чуждые нужды.

— Человек разумный, — сказала Мэри, — изначально тоже был мутантом — нетипичным мутантом. Предки человека, вероятно, породили десятки разновидностей человека разумного — так же, как мы под воздействием радиации породили множество разновидностей сверхчеловека. Мне интересно…

Митчелл хмуро уставился на нее. В глазах его читался затаенный страх.

Мэри пристально посмотрела на него.

— Не знаю. Возможно, мы — наша раса — никогда этого не узнаем. Но изначально наверняка существовали побочные мутации человека разумного, которые были уничтожены единственной выжившей. Что касается нашей расы — распространяется ли принцип поддержания равновесия и на сверхчеловека тоже? Помните, мы убили всех представителей расы сверхлюдей, кроме одного, прежде чем они успели повзрослеть…

Взгляды их встретились в немом вопросе, на который, возможно, никогда не смог бы ответить человек разумный.

— Может быть, он принадлежит к побочной разновидности сверхлюдей, — сказала Мэри. — Может быть, он одна из ошибок природы.

— Возможно, Мэри, — нарушил долгое молчание Эшворт. — Но какова вероятность? Главное сейчас… — Его дрожащий голос стал более уверенным, как если бы на ум пришла некая мысль, требовавшая немедленных действий. — Сенатор, что дальше? Что вы собираетесь делать?

Митчелл тупо посмотрел на него.

— Делать? Ну, я… — Он запнулся и замолчал.

Эшворт говорил все увереннее, словно суть происшедшего, казавшегося прежде невозможным, становилась для него все яснее.

— Первое, что нам нужно, — время. Мэри права. Но она ошибалась, когда утверждала, что мы уже проиграли. Сражение только начинается. Мы не можем допустить, чтобы эта новость разошлась по миру. Наш сверхчеловек не такой, как другие, — его никто не в состоянии линчевать! Ни толпа, ни нация, ни мир. Пока только мы знаем правду.

— И мы все еще живы, — с сомнением проговорил Митчелл. — И что из этого следует? Вы просите меня, чтобы я сохранил все это в тайне?

— Не совсем. Я прошу вас проявить здравомыслие. Если правда станет известна, начнется паника. Подумайте о том, что может случиться, сенатор. Толпа не растерзает сверхчеловека — он неуязвим. Но «Мар виста» — нет. Страх и ненависть людей обратятся против нас. Вы понимаете, что это значит?

Митчелл потер подбородок:

— Анархия… Полагаю, вы правы.

— «Мар виста» столь долго была фактическим центром власти, что ее деятельность не свернуть за одну ночь, не вызвав в итоге всеобщий хаос.

— Даже без сверхчеловека, — быстро вмешалась Мэри, — у нас есть специально обученные люди, которые в состоянии держать ситуацию под контролем. Если же нам придется с ним сражаться, то у человечества есть лишь один шанс — в единстве. Поскольку этот сверхчеловек может быть одной из тех самых ошибок.

Митчелл перевел взгляд с Эшворта на Мэри и обратно. На мгновение могло показаться, что сенатор разразится возмущенной тирадой насчет навязываемых ему выводов. Лицо его покраснело от гнева, и он резко дернул головой.

Но гнев тут же прошел. Пропало и все возмущение.

— Наша единственная надежда — в единстве, — произнес он механическим голосом, непохожим на его собственный, повторяя слова Мэри. Затем, уже более энергично, воскликнул, сформулировав то же самое иначе: — Человечество должно сплотиться, как никогда прежде!

На этот раз в голосе его прозвучали ораторские нотки, словно мысль принадлежала ему самому.

— Мы многому научились в «Мар виста», — сказала Мэри. — Новые методы, новое оружие, созданное сверхразумом, — мы можем обратить его против того же разума, который его сотворил!

Когда сенатор покидал «Мар виста», походка его была уверенной, а голова полна мыслей о новом крестовом походе.

Эшворт и Мэри Грегсон