ничего не дали. Патриция старалась изо всех сил, но то ли из-за действий Джеймса Харриса, то ли от того, чем напичкали дочь врачи, но она словно вообще не замечала, что не одна в комнате.

– Некоторые из них такое творят, – поделился дежурный администратор. – Я видел, как один парнишка при поступлении сломал нос матери. А другие просто замыкаются в себе.

Кэмпбеллы вернулись домой, и стоящая там тишина оглушила Патрицию, напомнив об ущербе, который она нанесла своей семье. Ее захватила потребность покончить со всем этим как можно быстрее. Ей нужно вернуть свою семью, склеить все, что разбилось, пока не стало слишком поздно. Это лишь вопрос времени: еще немного – и наступит предел, за которым ничего нельзя будет исправить.

Был уже вечер, но Картер ушел в офис, чтобы погрузиться в работу. Через полчаса раздался телефонный звонок. Патриция сняла трубку.

– Где Кори? – раздался голос Джеймса Харриса.

– Она больна.

– Она бы не заболела, если бы осталась со мной. Я могу вылечить ее.

– Мне нужно время, – повторила Патриция. – Мне нужно время, чтобы со всем разобраться.

– А что должен делать я, пока ты колеблешься и копаешься в себе?

– Ты должен быть терпеливым. Мне трудно, это вся моя жизнь. Моя семья. Это весь мой мир.

– Думай быстрее.

– Подожди до конца месяца, – попросила она, стараясь выгадать время.

– Даю тебе десять дней, – отрезал он и повесил трубку.

Она старалась как можно чаще бывать рядом с Блю. Она и Картер спросили сына, есть ли у него вопросы, попытались объяснить, что в случившемся нет его вины и что через неделю или две, когда врачи разрешат, он сможет навестить Кори, но он почти не разговаривал. Патриция сидела рядом с ним, пока он играл в компьютерные игры в кабинете. Его пальцы бегали по клавиатуре, перемещая разноцветные фигуры и линии на экране.

– Что делает эта кнопка? – спрашивала она, указывая на одну из клавиш. Или удивлялась какому-нибудь показателю на экране: – А этот индикатор в верхнем углу экрана? Он показывает, что ты выигрываешь? Солидный счет.

– Это нанесенный мне ущерб.

Ей так хотелось сказать, что она очень сожалеет, что не защитила лучше его и Кори. Но стоило ей начать говорить, получалось что-то похожее на прощальную речь, и Патриция замолкала. Пусть сын проживет еще одну беззаботную неделю.

Суббота наступила прежде, чем Патриция успела как следует подготовиться, и она проснулась в испуге. Чтобы чем-то занять себя, она прибралась в комнате Кори. Перестелила постель, собрала разбросанную по полу одежду, постирала и разложила аккуратными стопками в ящики комода, погладила все платья и повесила их в шкаф, нашла родные футляры от всех CD-дисков. Подобрала с ковра мелочи на восемь долларов и шестьдесят три цента и сложила монеты в банку, чтобы дочь сразу нашла их, когда вернется домой.

Около четырех Патриция заметила, что Картер стоит в дверях, наблюдая за ней.

– Пора выходить, Патти. Если мы хотим посмотреть предматчевый репортаж, разминку и выход команд.

Планировалось, что они будут смотреть футбол вместе с Лиландом и детьми Пейли в центре города, неподалеку от больницы.

– Иди. Мне надо кое-что доделать.

– Ты уверена, что не хочешь пойти с нами? Неплохо ради разнообразия заняться чем-нибудь нормальным. Жутко, что ты постоянно сидишь одна дома.

– Мне приходится быть жуткой. – Она ответила на его настороженный взгляд своей «улыбкой бравого солдата». – Приятно провести время.

– Люблю тебя, – сказал Картер.

Это застало Патрицию врасплох, и она на минуту замешкалась, вспоминая, что поведал ей Джеймс Харрис об отлучках мужа из города, и задумавшись, много ли правды было в тех словах? Она сделала над собой усилие и ответила:

– И я тебя люблю.

Он ушел, она подождала, пока не услышала, как его машина отъехала с подъездной дорожки, а потом приготовилась умереть.

Сосало под ложечкой. Все тело было опустошено, его била дрожь, к горлу подступала тошнота, голова кружилась. Все вокруг расплывалось и казалось нереальным, готовым в любой момент исчезнуть.

Перед зеркалом в ванной Патриция надела новое черное бархатное платье. Оно было тесным и пугающим, обнимало ее в самых неподходящих местах, заставляло стесняться своих новых форм. Она поправила его, одернула вниз, где-то затянула, где-то поправила застежки, разгладила. Наряд облепил ее как черная кошачья шкура. В нем она чувствовала себя более обнаженной, чем без одежды.

Зазвонил телефон. Она сняла трубку.

– Итак?

– Нужно встретиться. Я приняла решение.

Наступила долгая пауза.

– И?..

– Я решила, что хочу того, кто меня ценит. К половине седьмого буду у тебя.

Подводка для глаз, легко подчеркнуть брови, тушь и намек на румяна. Патриция промокнула губную помаду салфетками «Клинекс» и бросила покрасневшие бумажные шарики в мусорное ведро. Она причесалась, приподняла волосы у корней, чтобы придать им объем, и сбрызнула получившуюся прическу лаком. Глаза защипало от попавших в них капелек, и она широко раскрыла веки, стараясь проморгаться. Зеркало отразило совершенно незнакомую женщину. Она не стала надевать сережки или какие-либо другие украшения. Сняла обручальное кольцо. Покормила Пёстрика и написала Картеру записку, сообщив, что пришлось срочно убежать в больницу к Слик и что, вполне вероятно, она останется там на ночь, и вышла из дома.

На улице холодный ветер трепал деревья. Машины сплошной линией окружили квартал – все собрались смотреть матч Клемсон – Каролина у Грейс. Беннетт как выпускник этого университета был убежденным болельщиком Клемсона и каждый год собирал у себя на просмотр лиги колледжей большую компанию. «Интересно, – подумала Патриция, – как он справится с собою, когда все вокруг будут пить. Не заставит ли это его взяться за старое?»

Черный ветер гонял по гавани волны в белых пенных шапках. Она миновала Альгамбра-холл и вгляделась в дальний конец парковки, почти у воды. Минивэн был там. Ей показалось, что она разглядела внутри несколько сгорбленных силуэтов. Отсюда они выглядели трогательно маленькими.

«Друзья, – мысленно попросила Патриция, – будьте со мной».

Дом Джеймса Харриса мрачно темнел. Лампочка на крыльце не горела, светилось только окно в гостиной. Она решила: это сделано специально, чтобы никто не видел, как она войдет. Подъездные дорожки окрестных домов были заполнены машинами, и, когда она подошла к крыльцу, из всех окон донеслись громкие возгласы. Выброс мяча. Игра началась.

Она постучала в парадную дверь, и Джеймс Харрис открыл, освещаемый сзади тусклым светом, поступающим из гостиной. Оттуда же долетали звуки радио, которое мурлыкало какую-то классическую мелодию, сопровождаемую нежными всплесками фортепьянных аккордов. Словно запертая в клетке птица, сердце Патриции бешено забилось в груди, когда хозяин впустил ее в дом и задвинул засов.

Не двигаясь они стояли в полумраке прихожей. Выдержав паузу, женщина начала говорить:

– Ты причинил мне боль. Ты напугал меня. Ты причинил боль моей дочери. Ты заставил моего сына лгать. Ты причинил боль людям, которых я знаю. Но те три года, что ты здесь, кажутся