— Ну вот, папа, — сказала она Теду, — ты, наверно, думал, что я к тридцати уже буду замужем и ты сможешь больше обо мне не волноваться.

— Нет, Рути, — ответил он ей, — вот когда ты выйдешь замуж, я и начну о тебе беспокоиться.

— Слушай, — сказала ей Ханна, — чего тебе выходить замуж? Стоить тебе захотеть, все мужики и так будут твои.

— Мужчины по преимуществу существа непостоянные, Рути, — сказал ей отец.

Он уже говорил ей это (еще до того, как она уехала в Экзетер, когда ей было пятнадцать!), но находил случай, чтобы повторять это хотя бы два раза в год.

— Но если я захочу ребенка… — сказала Рут.

Она знала отношение Ханны к тому, чтобы родить ребенка — никаких детей Ханна иметь не хотела. И Рут прекрасно знала точку зрения отца: иметь ребенка — значит жить в постоянном страхе, что с ним может что-то случиться, не говоря уже о «неспособности быть матерью», которую (по словам ее отца) продемонстрировала Марион.

— Ты что, хочешь ребенка, Рути? — спросил ее отец.

— Не знаю, — призналась Рут.

— У тебя еще много времени впереди — можно похолостяковать, — сказала ей Ханна.

Но теперь ей уже было тридцать шесть, и если Рут хотела иметь ребенка, то времени для этого у нее оставалось не так уж много. И стоило ей только упомянуть Алана Олбрайта отцу, как Тед Коул сказал:

— Сколько ему? Он лет на двенадцать — пятнадцать старше тебя, да? — Тед знал все обо всех в издательском бизнесе. Писать он, может, и прекратил, но был в курсе всего, что происходит в писательской среде.

— Алан старше меня на восемнадцать лет, папа, — сказала Рут. — Но он в некотором роде похож на тебя. Он в прекрасной форме.

— Мне наплевать на его форму, — сказал Тед. — Если он на восемнадцать лет старше тебя, то он помрет на тебе, Рути. А что, если он оставит тебя с маленьким ребенком? Одну-одинешеньку…

Воспитывать ребенка одной — эта ужасная мысль преследовала ее. Она знала, как повезло ей и ее отцу; практически Рут воспитывала Кончита Гомес. Но Эдуардо и Кончита были ровесниками ее отца, и разница состояла в том, что они выглядели на свои годы. Если Рут в ближайшее время не родит ребенка, Кончита будет слишком стара и не сможет помогать Рут в воспитании. Да и вообще, как может Кончита помочь Рут воспитывать ребенка? Гомесы по-прежнему работали у ее отца.

Как и всегда, стоило зайти разговору о браке и детях, Рут ставила телегу впереди лошади — она перескакивала к вопросу о ребенке, не ответив на вопрос, за кого она собирается выходить замуж и собирается ли. И Рут не с кем было говорить об этом, кроме Алана. Ее лучшая подруга не хотела иметь ребенка, Ханна оставалась Ханной, а ее отец… да, он оставался ее отцом. Теперь Рут хотела поговорить с матерью даже больше, чем когда была ребенком.

«Черт ее побери!» — подумала Рут.

Она давно решила для себя, что не будет искать мать. Ведь это Марион бросила ее. И теперь Марион либо вернется, либо — нет.

«И что же это нужно быть за мужиком, чтобы не иметь приятелей-мужчин?» — размышляла Рут. Как-то раз она предъявила отцу это обвинение напрямую.

— У меня есть приятели-мужчины! — возразил ее отец.

— Назови двух. Ну, хотя бы одного! — потребовала Рут.

К ее удивлению, он назвал четырех. Эти имена были ей незнакомы. Он смело перечислил своих нынешних партнеров по сквошу; их имена менялись каждые несколько лет, потому что партнеры Теда неизменно старели и не могли соревноваться с ним. Теперешние его партнеры были возраста Эдди, а то и моложе. Рут познакомилась с самым молодым из них.

У отца был бассейн, давнишняя его мечта, и душ во дворе — все почти так, как он описывал Эдуардо и Эдди летом 58-го года наутро после отъезда Марион. В деревянной кабинке были две душевые головки, расположенные друг подле друга. «Стиль раздевалки», — говорил Тед.

Рут выросла, постоянно видя голых мужчин и своего голого отца, которые, выбегая из душевой, прыгали в бассейн. Оставаясь сексуально неопытной, Рут повидала немало мужских членов; возможно, эти воспоминания о незнакомых мужчинах, принимающих душ и плавающих нагишом с ее отцом, и вызвали у Рут сомнения относительно справедливости утверждения Ханны, полагавшей, что чем больше, тем лучше.

Год назад, прошлым летом, Рут «познакомилась» с самым молодым из текущих партнеров Теда по сквошу — Скоттом (фамилии она не запомнила), юристом лет сорока. Она вышла на настил перед бассейном, чтобы повесить на просушку свое пляжное полотенце и купальник, и тут-то и увидела своего отца и его молодого партнера в их послесквошевой или после-душевой наготе.

— Рути, это Скотт. Моя дочь Рут… — начал говорить Тед, но Скотт, увидев ее, нырнул в бассейн. — Он юрист, — добавил отец, пока Скотт находился все еще под водой.

Наконец этот самый Скотт Как-его-там всплыл в глубокой части, где начал баламутить воду. Он был рыжеватый блондин и сложен, как ее отец. Поц у него, как показалось Рут, был довольно средних размеров.

— Рад с вами познакомиться, Рут, — сказал молодой юрист.

У него были короткие курчавые волосы и веснушки.

— Рада с вами познакомиться, Скотт, — сказала Рут, возвращаясь в дом.

Отец, все еще стоявший нагишом на настиле, сказал Скотту:

— Не могу решить — стоит купаться или нет. Как вода — холодная? Вчера была довольно холодная.

— Она и сегодня холодная, — услышала Рут голос Скотта. — Но когда ты уже здесь, то вроде ничего.

И вот эти-то постоянно меняющиеся партнеры по сквошу и были единственными друзьями Теда! К тому же они были не ахти какими игроками в сквош — ее отец не любил проигрывать. Чаще всего его партнерами были хорошие спортсмены, которые относительно недавно начали играть в сквош. В зимние месяцы Тед находил немало игроков в теннис, которые были не прочь потренироваться с ним; они обладали хорошим чутьем к спортивным играм с ракеткой, но удар в теннисе совсем не то, что удар в сквоше — в сквоше нужно бить кистью. Летом, когда теннисисты возвращались на свои корты, они обнаруживали, что стали играть хуже, потому что в теннис невозможно играть кистью. И тогда у Теда мог появиться в напарниках ренегат от тенниса.

Ее отец выбирал напарников по сквошу с таким же эгоизмом и с такой же расчетливостью, с какой он выбирал себе любовниц. Может, они и в самом деле были его единственными приятелями-мужчинами. Получал ли ее отец приглашение в их дома на обеды? Приударял ли он за их женами? Были ли у ее отца хоть какие-то жизненные правила? Рут хотелось это знать.

Она стояла на южной стороне Сорок первой улицы между Лексингтон и Третьей авеню в ожидании маршрутки, которая должна была доставить ее в Гемптоны. А добравшись до Бриджгемптона, она собиралась позвонить отцу, чтобы он подскочил за ней.

Рут уже пыталась дозвониться до него, но отца не было дома, или он не брал трубку, а автоответчик выключил. У Рут было много багажа — вся одежда, которая ей понадобится в Европе. Она думала, что ей следовало бы позвонить Эдуардо или Кончите Гомес. Если они не делали что-нибудь для ее отца или не работали в его доме, то всегда были дома. Ее мысли были заняты всякими такими предотъездными мелочами, когда по тротуару Сорок первой улицы к ней подошел самый молодой из напарников ее отца по сквошу.