Женщины не ответили, они, как по команде, повернулись и стали разбредаться по улице, больше не глядя на него.

– Погодите, – сказал он. – Мне же вещи…

Но вдруг огни в домах разом погасли, и он остался на пустой темной улице, совершенно один; с пустыми руками он пошел к реке, и запах чужой женщины преследовал его.

Река, казалось, стала за это время полноводной, розовое лунное серебро плясало в ней, а у песчаной отмели стояла лодка, и когда он, оскальзываясь на обрыве, спустился к ней, то увидел, что в ней сидит давешний дедок в драном тельнике и смотрит на него веселыми бледными глазами.

– Вы и есть перевозчик? – спросил он.

– А кого тебе треба, дурень? – спросил дедок.

На реке заворачивались крохотные темные водовороты, плеснула рыба.

Лодка стояла, распространяя запах дегтя и подгнившей воды, маленькая и черная.

Он, поколебавшись с минуту, перелез через борт.

Лодка резко качнулась, на дне плеснула темная вода и залила ему кроссовки.

Осторожно он перебрался на нос и сел на скамью. Действовал он механически, словно понимание того, зачем и почему это происходит, ушло, осталась только неизбежная последовательность действий, одно влекло за собой другое, а вместе они – третье.

Он хотел было попросить перевозчика подождать и сбегать быстренько за рюкзаком, но передумал. Вдруг лодка уйдет и он навсегда останется в Малой Глуше?

– Я готов, – сказал он.

– Никто не бывает готов, – сказал перевозчик и спрыгнул в воду, чтобы оттолкнуть лодку от берега. На нем были закатанные до колен рваные хлопчатые тренировочные штаны.

Лодка скользнула легко, и он ощутил почти облегчение, словно все неприятное уже позади, а дальше все пойдет само собой.

Он опустил руку в воду, чувствуя, как она просачивается меж пальцев. Вода была теплая и упругая.

– Подождите! – раздался сзади тоненький задыхающийся голос. – Подождите!

Инна спускалась с обрыва, оскальзываясь на песчаных осыпях. Она вновь была в городской одежде – обтягивающая кофточка с люрексом и узкая юбка, только на ногах все те же разбитые кеды. За собой она тащила чемодан, оставлявший в песке глубокие борозды.

– От же, мать твою, – радостно сказал дедок и взялся за весла.

– Погодите, – сказал он. – Вас же просили.

– Не положено, – сказал перевозчик.

Он, не слушая, соскочил в воду, ухватившись за борт. Лодка оказалась тяжелая и скользкая, как очень большая рыба, а место – неожиданно глубоким, вода была ему по грудь, и удерживать лодку было нелегко.

– Я сейчас, – задыхаясь, сказала Инна. – Сейчас.

Она перекинула через борт чемодан и потянула лодку на себя. Лодка вновь заскользила по отмели, Инна торопливо и неуклюже, поскольку мешала обтягивающая юбка, забралась внутрь.

Тогда и он перевалился через борт, чувствуя, как доска врезается в живот, лодка качнулась и черпнула бортом воды. Что-то ударило по голове, в глазах заплясали красные пятна, он чуть не свалился назад, в воду, но, помотав головой и разогнав багровую мглу, увидел, как черный перевозчик на фоне зеленовато-розового неба занес черное весло, готовясь ударить еще раз, а Инна повисла у него на руке. Иннин чемодан валялся под скамьей, вода плескала в клетчатые бока.

Он на четвереньках подобрался к лавке и сел. Одежда промокла, кроссовки хлюпали, выталкивая воду, смешанную с илом, а джинсы до колен были в бурой жиже. Он поднес руку к голове, потрогал и поглядел на пальцы, в свете тощего месяца лаково блеснувшие черным.

– Тронь еще раз – убью, сука! – сказал он с ненавистью.

Но перевозчик так же внезапно успокоился, поставил весла в уключины и сделал сильный гребок.

Он опустил руку в воду, зачерпнул пригоршню плеснувшего серебра и промыл разбитую голову. Инна тряслась на корме, он видел ее, полускрытую движениями рук перевозчика, она плакала взахлеб, уже не скрываясь.

– Ну все, все, – сказал он, выглядывая из-за чужой сутулой спины, обтянутой тельником. – Все в порядке. Хватит.

На перевозчика он больше не обращал внимания, словно тот был просто функцией, пустым местом, вроде тех человекоподобных роботов, о которых так любят писать фантасты.

Она ведь тоже заплатила чем-то, подумал он. Нет, не хочу знать чем.

Лодка выгребла на стремнину и пошла вниз по течению, за каждым гребком следовал мощный рывок вперед, с весел падали тяжелые ртутные капли и растекались по реке концентрическими кругами.

У них за спиной оставалась целая цепочка таких постепенно расплывающихся кругов.

Впереди плеснула рыба.

Они миновали островок, поросший ивняком, даже в скудном свете молодого месяца было видно, до чего белый здесь песок.

Инна нагнулась, подняла свой чемодан и поставила его рядом с собой на лавку.

– Что там у вас? – спросил он.

Она помолчала, обхватив руками колени.

– А где ваши вещи? – спросила она вместо ответа.

Он неопределенно кивнул назад:

– Там. Остались там.

– Вы что, совсем дурак? – сказала она сердито.

– А что? Какая теперь разница?

– За рекой нельзя брать у них еду. Только то, что с собой. Вам разве не сказали?

– Ах да, – вспомнил он. – Говорили. Я просто… столько всего произошло.

– Как вы вообще тут оказались? Откуда вы узнали?

– Где, в лодке?

– В Малой Глуше. Не валяйте дурака.

Сонная река плескалась о борта лодки.

– «Адмирал Нахимов», – сказал он. – Знаете «Адмирала Нахимова»?

– Который утонул? Да.

– Я приезжал туда. В составе комиссии. Родственников поселили в гостинице. Это было… они должны были опознать своих, чтобы забрать их. Они… можете себе представить, что там делалось. Один… был спокоен. Сказал, что ничего страшного, что он знает способ. Можно вернуть…

Он зачерпнул воды, поглядел, как она стекает с пальцев серебряными каплями, потом мокрой рукой провел по лицу.

– Я… спросил его – как? Он говорит, есть один человек. Он знает путь. Ты к нему придешь, он даст тебе бумажку с маршрутом. Очень сильный. Он держит угол мира. С той стороны, где мертвые. Держит. Вот. Может, даже и не человек. Я спросил – а как? Он говорит, не знаю, он скажет. И я… спросил, как найти. Этого человека. Только… всю зиму думал, а потом поехал. Весной поехал. Тут еще очень надо… убедить, что иначе нельзя.

– Я знаю.

– Ну вот, – сказал он и замолчал.

Мимо проплывали темные берега с белой песчаной каймой. В воде у берега кто-то плескался и шумел.