Делать нечего, пришлось Мстиславу Романовичу сообщить эту новость остальным князьям. Отреагировали они на нее сдержанно, а уж кто что подумал, про то одному богу ведомо. Один Ярослав Всеволодович не сумел себя сдержать – так зубами скрипнул, что даже соседи услышали.

В гридницу Константин вошел – краше в гроб кладут. Белый, как льняное полотно. Видать, не оправился еще от раны. И левая рука на перевязи, к груди притянута.

«Ему бы еще лежать и лежать, а он, вишь ты, приперся, будто без него уж никто ничего и решить не может», – подавляя в себе невольное сочувствие, с раздражением подумал Мстислав Романович.

Константин его мысленному совету с удовольствием последовал бы. Он и сам чувствовал, что рано еще ему пускаться в дальний путь. Несмотря на заботливый уход девочек фрау Барбары, основная специальность которых князю стала понятна уже через три дня после того, как он пришел в себя, слабость еще ощущалась, причем изрядная. Да и немудрено. Как сказал Иоганн фон Бреве: «Войди арбалетный болт всего на полноготка ниже, и никакой самый искусный лекарь уже не помог бы».

Так что лежать бы и радоваться, что во второй раз на свет божий появился, а он…

Поначалу князь и впрямь радовался. Да и ему тоже все приветливо улыбались. Даже солнышко от людей не отставало – как только выйдет Константин прогуляться на улицу, так и оно сразу норовит выглянуть из-за облаков. Да так часто это совпадало, что жители Риги и дивиться перестали. Через две недели они, едва завидев золотой лучик, уже говорили один другому: «Никак наш князь на прогулку вышел».

Так оно и прилепилось к нему – «наш князь». А как иначе, если Константин им и впрямь полюбился. В немалой степени этому поспособствовала и его рана. В несчастье человека всегда жалко, а уж отсюда до любви зачастую шажок малый, не больше.

К тому же знали рижане и то, что целыми и невредимыми они остались по его милости. Это ведь именно он еще перед въездом в город, поясняя, почему решил ограничиться простым откупом, сказал своим тысяцким и князю Вячко:

– Города эти теперь наши. А свое зорить – не дело. И пусть каждый запомнит, что Рига ничем не отличается от того же Чернигова или Полоцка. Разве что жители по-русски говорить еще не научились, так это дело наживное.

Воспитанницы фрау Барбары в нем и вовсе души не чаяли. И молод, и лицом пригож, и телом крепок, а как улыбнется – сомлеть можно. Так и расцеловали бы всего с головы до пят, жаль только, что не оправился пока.

Да и сама почтенная Барбара тоже была всем довольна. Раз сам князь живет в ее доме, то пусть его люди хоть всю Ригу по камешкам разнесут, все равно ее хоромы никто и пальцем не тронет.

Город, правда, так никто и не разносил, но фрау Барбара все равно не осталась внакладе – еда, питье и серебряные гривны текли в ее руки в изобилии.

Словом, отдыхай, князь-батюшка, от трудов тяжких, поправляй здоровьишко, но… не вышло. Чуть ли не с самых первых дней, едва только Константин очнулся, князю пришлось разбираться с накопившимися делами.

«Тружусь в поте лица, не выходя из публичного дома», – усмехался он невесело, инструктируя своих тысяцких, как правильно распределять людей. А их требовалось оставить в Прибалтике изрядно. Как ни крути, а в каждый замок надо посадить не меньше полусотни воинов, а в те, что покрупнее, – сотню. Про Ригу, Ревель и Динаминде вообще особый разговор.

В конечном итоге получалось не менее четырех тысяч. Проще всего выделить из каждой тысячи целиком сотню или две, но этого как раз делать нельзя. В одной, к примеру, треть парней из Вишневки, еще треть – из соседней Ольховки. И что, прикажете оставить селища без рабочих рук? А сев как же? Несправедливо получается.

Значит, надо поступать иначе – выдергивать из каждой сотни по одному, самое большее – по два десятка, не больше. При этом действовать с умом, оставлять на новых землях не абы кого, а тех, кто посмышленее да половчее. Короче говоря, как и всегда – самых лучших.

А корма определить тем, кто остается, чтобы те же ливы, лэтты и эсты знали, что на них возложена не огульная дань, но обычное содержание воинов, которые призваны их защищать. Да и с самым приятным тоже поторопиться – гривны распределить и прочее добро, захваченное у немцев и датчан. И тоже чтоб все по совести.

Тысяцкие старались, конечно, все обсудить между собой, чтоб не досаждать раненому князю лишними делами, но все равно за окончательным утверждением шли к нему.

Ему бы еще с месячишко, ну хотя бы пару недель относительного покоя, и тогда бы он совсем в норму пришел, но кто ж знал, что гонец из Галича прискачет в неурочную пору?

Вообще-то Мстислав Удатный его прислал больше из приличия. Мол, болеет – не болеет, а упредить надо. Однако едва Константин прочел грамотку до середины, как тут же, обозвав себя идиотом, громко повелел:

– Коня мне! Немедля!

Вскочив на ноги, он хотел еще что-то сказать, но от резкого движения тут же пошатнулся и застонал, держась за грудь. Пришлось сразу же вносить коррективы:

– Ладью готовить! Но чтоб самую быструю! К утру отплываем!

Уж и уговаривали его воеводы, и пугал старый Иоганн, что, дескать, рана по дороге открыться может, но ничто не подействовало.

Одно хорошо – почти весь путь лежал по рекам. На волоках, конечно, потрясло немного, когда ладья в телеге находилась, но в основном дорожка оказалась гладкой.

Да как вовремя успел рязанский князь! В самую точку угодил. Еще на пару дней задержался бы, и все решили бы без него, да не так, как надо. Теперь же шалишь – не быть русским ратникам битыми на Калке.

Однако о том, чтобы объединить все полки под одной рукой, поставив все дружины под общее начало, никто и слышать не хотел.

– Не бывало такого никогда! То нашей княжьей чести умаление! – первым открыто выразил свое несогласие Владимир Рюрикович.

Следом и остальные одобрительно загудели. Даже Мстислав Удатный, симпатизировавший рязанскому князю, заартачился и заявил:

– Вольный я князь и в подручниках ни у кого ходить не собираюсь!

Ярослав Всеволодович, как водится, и здесь дальше всех пошел.

– А почему дружины под твоей рукой должны быть? – осведомился он ехидно. – Ты бы сам свои полки под мою длань поставил?

Тут Константин не сдержался. Понять его можно – над Русью тут угроза страшная нависла, а князья опять дележку задумали.

– Не поставил бы, – отрезал он. – Негоже победителю свои полки в руки побежденному вручать. Вот Мстиславу Мстиславовичу я бы доверился.

Но реверанс в сторону галицкого князя не удался. Только хуже получилось.

– И чем же, по-твоему, я хуже Удатного буду? – сразу поинтересовался Владимир Рюрикович. – Или взять Мстислава Романовича. Ты, стало быть, и ему не доверяешь?..

Если бы Константин был поздоровее, но в душной, жарко натопленной гриднице ему уже через пару часов стало так погано, что он думал уже не о поиске убедительных аргументов в свою пользу, а о том, чтобы поскорее все закончилось.