В Дагестане 26 мая Хаджи-Мурат, пришедший из Гимр, увел 138 лошадей и 188 голов крупного рогатого скота, которые принадлежали гарнизону Шуры. При этом было убито 20 человек. В декабре (13-го и 14-го) он с 500 воинами вошел в Дженгутай, столицу Мехтули, и из-под носа у сильного русского гарнизона увел вдову своего старого врага Ахмет-хана. Однако единственное серьезное сражение произошло в октябре, когда Шамиль, который вторгся на территорию Даргинской конфедерации и занял ее столицу Акушу, потерпел поражение при Кутеши, потеряв одно орудие. После этого весь район снова перешел в подчинение русским. Это был серьезный удар по мюридизму, поскольку возвращение этой населенной и процветающей части Дагестана имело особую важность для дела, которому Шамиль посвятил свою жизнь.

Можно также добавить, что Кавказская армия за этот относительно спокойный год потеряла почти 1500 офицеров и рядовых (убитыми, ранеными и контужеными).

Первые три месяца 1847 года Шамиль отсиживался в Ведене, или Дарго-Ведене[135], как он называл его в память о Дарго, который был разрушен два года назад. Было непонятно, собирается ли он переходить к активным действиям или нет.

Однако 28 марта там увидели яркую комету, и в ту же ночь район, заселенный русскими дезертирами, сгорел дотла в пожаре. Шамиль так истолковал эти события своим последователям: первое было приказом Аллаха возобновить военные действия, а второе указывало на судьбу, ожидающую всех неверных. После этого он быстро повел свои войска в атаку. Тем временем Воронцов, усвоив урок 1845 года, строил крепости и дороги, к чему у него был настоящий талант, вместо того чтобы вести боевые операции, к чему у него таланта в общем-то не было. Первая половина года прошла в приготовлениях к боевым действиям. Ситуацию оживила только отчаянная неудачная попытка султана Даниеля восстановить контроль над Элису. Русский план кампании был весьма скромен и в основном состоял из взятия Гергебиля, Салты, Согратля и Ириба, а также строительства крепости у Гергебиля, чему Воронцов придавал особое значение. Судя по расположению отрядов Шамиля, защищавших эти объекты, можно сделать вывод, что Шамиль получал информацию от многочисленных шпионов и разведчиков.

Гергебиль был отлично защищен – и самой природой, и людьми. Возвышаясь в виде амфитеатра на уступе скалы у входа в ущелье Аймяки, он был неприступен с северо-запада. С других сторон он был защищен укрепленными каменными саклями, которые поднимались вверх, образуя цитадель. Гергебиль был обнесен стеной толщиной 1,5 метра и высотой 4 метра. В ней были проделаны многочисленные амбразуры, а по внешней стороне шло заграждение из колючей проволоки. По бокам стояли две башни, каждая с небольшим орудием – это были единственные артиллерийские орудия в ауле. Дома располагались таким образом, что каждая крыша служила плацдармом для ведения перекрестного огня сверху. Внутри аула имелись многочисленные баррикады, окопы, внутренние переходы. Все это было известно русским из донесений шпионов. Они также знали, что аул защищает отряд мюридов, которые на Коране поклялись умереть, но не сдаться. Однако была одна деталь, которой русские не знали до начала штурма.

Князь Воронцов подошел к Гергебилю 1 июня и взял на себя командование объединенными Дагестанской и Самурской дивизиями, состоявшими из 10 пехотных батальонов, кавалерии, артиллерии и нескольких отрядов горцев. В тот же день батареи заняли свои позиции и открыли огонь по южной части аула, где, казалось, можно было быстро добиться успеха. 2 июня русские без боя заняли террасы на склоне горы. Как оказалось, сопротивления им не было оказано из-за вспышки холеры, распространившейся среди мюридов, оборонявших этот участок. К ночи 3 июня русские продвинулись довольно далеко вперед, и Воронцов, введенный в заблуждение слабым сопротивлением, решил, что гарнизон аула весьма слаб, и отдал приказ о штурме.

Тем временем произошло одно очень важное событие. На высотах над левым берегом Кара-Койсу начали концентрироваться многочисленные войска горцев. Какое-то время там было очень активное движение, люди сновали туда и обратно, а затем в центре появилось несколько белых палаток. Этому нашлось только одно объяснение. В римский театр Цезарь, как известно, приходил последним. Так было и здесь, хотя и с самого начала не было недостатка в зрителях, поскольку окружавшие это место леса изобиловали отрядами мюридов. «Болельщики» уже давно заняли свои места, но «императорская» ложа еще пустовала.

Теперь она заполнилась: Шамиль лично почтил своим присутствием заключительный акт, в котором его верные последователи, воодушевленные присутствием лидера, должны были отбросить цвет русской армии от стен Гергебиля – или умереть. На другом берегу реки у его ног веером раскинулись сады, поднимавшиеся к самым стенам мрачного аула. Сразу за ним возвышались суровые, неприступные горы. Над ними веяли ветры многих веков, и видели эти горы немало. Сквозь них проходило Аймякское ущелье, по которому катились воды Аймякского водопада. По правую руку от себя, у места слияния трех рек, Шамиль мог видеть русские батареи, расположенные на гребне каменных разломов, а в их углублении – и сам русский лагерь. Слева воды трех рек плавно текли вдоль скалистых берегов, чтобы соединиться с водами Авар-Койсу, а затем и Сулака. Клочок плодородной земли виднелся далеко внизу, остальная территория была голой и пустынной.

Утром 4 июня русские войска начали атаку. Колонна под командованием Евдокимова сразу же ушла к аулу. Она должна была занять позицию на западной стороне и по условному сигналу создать видимость атаки, чтобы отвлечь на себя часть гарнизона от места основного удара. Атакующая колонна под командованием князя Орбелиани, которая состояла из первого батальона Апшеронского полка и одного из отрядов князя Варшавского, должна была прорвать оборону. Еще один батальон князя Варшавского (Паскевича) и Самурский полк были в резерве. Аргутинский-Долгоруков со своей дивизией должен был контролировать передвижения врага вовне и не допускать попыток помочь обороняющимся. Произошла существенная задержка, в ходе которой батареи продолжали обстрел, чтобы расширить пролом в стене и устрашить врага, который практически не подавал признаков жизни, лишь изредка давая ответный залп из своих двух пушек, одна из которых скоро замолчала. Лишь иногда до русских доносилось заунывное и приглушенное, как будто из могилы, пение. Еще более уверенный, что ему предстоит иметь дело с горсткой храбрецов, как те, которые сражались и погибли напрасно (если храбрецы вообще могут погибать напрасно) у Гимр и Черменчуга, Воронцов в 9 вечера приказал запустить сигнальную ракету. Первые смельчаки бросились вперед, но, заплутав среди деревьев, спустились по стене гораздо дальше намеченного места и серьезно пострадали. Остальная часть колонны под барабанный бой и звуки труб двигалась в нужном направлении. Солдаты Апшеронского полка во главе со своим командиром, еще одним Евдокимовым, двинулись в пролом в стене. За ними последовали их товарищи из Варшавского полка, но огонь из сотен винтовок косил солдат как траву. Евдокимов упал замертво, пронзенный десятком пуль; капитан роты гренадеров Винников перелез через его тело и взобрался на амбразуру… и тоже упал под градом пуль. Солдаты были скорее раздражены, чем озадачены происходящим. Один из офицеров (датчанин по происхождению) оказался более удачлив, чем его предшественники, и не менее храбр, чем они. Он повел солдат за собой, и стена была взята. Потери русских были уже достаточно велики, но о провале операции еще не было речи. Русские солдаты оказались перед рядом низких каменных саклей и, взобравшись по их стенам, бросились вперед, когда, к их ужасу, земля под их ногами подалась и, под раскаты демонического хохота, они упали на штыки и кинжалы ожидавших их внизу мюридов. Оказывается, плоские крыши были сняты со всего нижнего ряда домов и заменены хворостом, густо пересыпанным землей. По сути, каждый дом оказался смертельной ловушкой, в которую и попали несчастные атакующие. Некоторые из их товарищей увидели эту ужасную картину и содрогнулись, но все же колонна шла вперед, и скоро почти все оказались внутри стены. При этом погибло много офицеров; солдаты, прорвавшиеся в аул поодиночке или маленькими группами, рассеялись между домами или по узким крутым улицам. Согласованное движение вперед было невозможно. Необходимо было отступить. С трудом подхватив раненых, остатки колонны ушли обратно через пролом в стене. Там, при помощи резерва, они вновь построили свои ряды и, пылая негодованием, потребовали, чтобы их вновь повели в атаку. Вторая попытка оказалась точной копией первой: место было неприступно, а торжествующие мюриды, во второй раз вытеснившие русских из аула, преследовали их, пока не были встречены штыками резерва. Несмотря на весь героизм нападающих, атака провалилась, а выжившие вернулись в лагерь. Потери были просто огромны – 35 офицеров и 581 рядовой были убиты или ранены. Только Апшеронский полк потерял 291 человека; Варшавский батальон – 146, а остальные потери распределились между первой партией атакующих и резервом.