Изучение старых мышей в экспериментах усложняет дело, так же как это происходит с человеческими пациентами, а еще является более дорогостоящим и трудоемким по той простой причине, что вы должны заботиться о мышах в течение года или двух, пока они стареют. Однако хорошо известно, что многие лекарства, которые безупречно работают на мышиных моделях, не будут эффективны у людей. Если препарат предназначен для лечения заболевания, которое в основном встречается у пожилых пациентов, это одна из многих возможных причин. Учитывая, что исследования на мышах часто предшествуют гораздо более дорогостоящим испытаниям на людях, расходы на более старых мышей могут в итоге снизить затраты на разработку лекарств, обнаружив проблемы на более ранних стадиях процесса.

В этом отношении предпринимаются некоторые конструктивные шаги. Например, в ряде исследований вакцин начали фокусироваться именно на пожилых людях, которые больше всего в них нуждаются. Вакцины, имеющие более сильный адъювант, вещество, раздражающее иммунную систему, чтобы заставить ее бороться против возбудителя из вакцины, или уколы, которые просто содержат больше активного вещества, чтобы подтолкнуть уставшие иммунные клетки к действию, как было показано, у пожилых работают лучше. Некоторые исследования показывают, что время суток, когда вводится вакцина, тоже может иметь значение: прививки от гриппа, которые делают пожилым людям утром, иногда приводят к усилению иммунного ответа. Более продвинутые идеи, основанные на понимании того, как иммунная система изменяется с возрастом, однозначно заслуживают изучения. И, очевидно, важно, чтобы они были проверены на более старых испытуемых, будь то мыши или люди.

Наряду с большим количеством тестов на старых мышах и людях нам также нужно гораздо больше исследований, чтобы лучше понять различия между старыми и молодыми организмами. Например, хотя мы знаем, что количество стареющих клеток увеличивается с возрастом, у нас очень мало точных данных о том, насколько сильно или как это количество варьирует между отдельными людьми или частями тела. Могут ли эти клетки поражать определенных людей или органы и оказывают ли больший эффект в том или ином месте? Должно ли это повлиять на то, как мы разрабатываем сенолитические препараты, нацеливаясь в первую очередь на наиболее важные места?

Эти важные вопросы наконец начинают получать ответы с нынешним активным интересом к сенолитическим методам лечения, но потребовалось много времени, чтобы добраться до этой точки. Стареющие клетки были впервые обнаружены в 1960-х годах, но только в конце 2000-х годов кто-то попытался удалить их у мышей, чтобы увидеть, насколько существенно их влияние на стареющие организмы.

(Кстати, даже эта новаторская работа финансировалась за счет денежных средств, оставшихся от других грантов после того, как попытка получить финансирование от стесненного в средствах NIH провалилась. После того, как этот результат был опубликован в 2011 году, ученым больше везло с заявками на гранты.) И на такую работу сравнительно легко получить финансирование, потому что она инвазивная, – было бы труднее собрать деньги для простого подсчета клеток.

Нам понадобится гораздо больше такого рода испытаний, чтобы понять, что меняется с возрастом и насколько. Другой пример – мутации, которые гораздо лучше изучались при раке, чем в нормальной стареющей ткани, хотя опухоли возникают именно из этих нормальных тканей. Без секвенирования ДНК не злокачественной, а просто старой ткани мы рискуем упустить важные результаты, способные повлиять как на наш взгляд на рак, так и на более широкий процесс старения. Аналогичное количественное исследование необходимо для всех признаков старения: изменений в эпигенетике, уровней и модификаций белков, количества клеток, митохондрий, уровней клеточных сигналов и т. д. В краткосрочной перспективе это послужит основой для первых методов лечения старения. Количественная оценка этих процессов выявит биомаркеры, которые дадут представление о том, достиг ли новый препарат своей прямой цели. Например, избавил ли он от значительного числа мутантных митохондрий или существенно изменил баланс возрастных сигналов. В долгосрочной перспективе такие данные будут иметь первостепенное значение для моделей наших стареющих тел, которые мы должны построить по правилам системной биологии.

Наконец, необходимо подготовиться к тому, что произойдет, когда начнут накапливаться доказательства эффективности лечения старения. Сейчас захватывающее время для жизни. Поскольку мы быстро узнаем о методах лечения, которые могут повлиять на старение, естественно задаться вопросом, в какой момент риски и преимущества новой терапии будут достаточно ясны, чтобы рассмотреть возможность ее применения. Нынешняя парадигма медицинских исследований работает по принципу предварительного предупреждения. Это означает, что фармацевтические компании и регулирующие органы прилагают огромные усилия, чтобы точно убедиться в том, что новые методы лечения полностью безопасны, прежде чем разрешить их для широкого использования. Это разумно и дальновидно, однако из виду упускается, что ничегонеделание иногда сопряжено с большим риском, чем какие-то действия, даже если они не на 100 % безопасны. Эта проблема уравновешивания риска становится особенно острой в связи с лечением старения, которое, как мы надеемся, в конечном счете будет применяться превентивно – возможно, для значительной части населения – до того, как люди заболеют.

Нам всем понадобится помощь в навигации по этой новой парадигме в медицине, потому что новые методы будут сильно отличаться от современных лекарств. Хотели бы вы начать принимать таблетки в сорок лет, чтобы замедлить старение? Сколько доказательств вам нужно увидеть, прежде чем это покажется правильным решением? Тот факт, что мы можем пройти курс лечения, не страдая от какой-либо болезни, не зная наверняка ее последствий на протяжении всей жизни, является вызовом как для регулирующих органов, так и для отдельных людей. Но столь же очевидно, что мы не можем позволить себе ждать завершения 50-летних испытаний, чтобы получить окончательные ответы, ведь если начать действовать раньше, то это может спасти и улучшить миллионы или даже миллиарды жизней.

В то же время мы должны избегать шарлатанов. В истории антивозрастной медицины было множество обманщиков, торгующих бессмертием, применяя странные методы лечения – от зелий и эликсиров до, что удивительно, хирургической имплантации яичек животных. Неспециалистам трудно определить эффективность терапии или даже узнать, является ли лечение химически или биологически тем, за что его выдают. Продвинутые регулирующие органы и надежная общественная информация необходимы для того, чтобы люди не тратили деньги впустую и не пострадали.

Наконец, нужно серьезно подумать о том, как мы могли бы стандартизировать протоколы и собирать данные людей, которые уже самостоятельно экспериментируют с этими методами лечения. Достаточно быстрого поиска в Интернете, чтобы найти группы принимающих метформин из-за его предположительно омолаживающего эффекта, возможно, попросив своего врача прописать им его, несмотря на отсутствие диабета. На другом конце спектра риска – случай, когда генеральный директор биотехнологической компании отправляется в колумбийскую клинику, чтобы провести непроверенную, нерегулируемую генную терапию теломеразой. Очевидно, что существует огромный аппетит к такого рода экспериментам. И некоторый профессиональный надзор мог бы сделать эти примитивные клинические испытания с участием одного человека как более безопасными для этих экспериментаторов, так и более полезными для всех нас.