Папская комиссия позволила тамплиерам в разных тюрьмах, где их держали, посоветоваться, чтобы они выработали общую точку зрения по этому вопросу и назначили уполномоченного от каждого места заключения. Петр Болонский и Рено Провенский, оба капеллана, которые в конечном счете вместе с двумя рыцарями станут уполномоченными ордена, прежде всего 28 марта спросили: будет ли уполномоченный или уполномоченные назначены великим магистром, «коему все мы повинуемся»;[673] еще один заявил, что в защите ордена полагается на великого магистра;[674] тамплиеры, содержащиеся в доме приора Курне, 21 человек, сказали, что «у них есть глава и начальники, то есть великий магистр их ордена, коему они обязаны повиновением», но тем не менее изъявили готовность защищать орден, если великий магистр этого не сделает.[675] Таких ссылок можно привести еще много. В завершение процитируем три высказывания. Те, кто содержался в доме Жана Росселя, попросили, прежде чем вынести решение о назначении уполномоченных, возможности «повидаться с магистром Храма и братом Гуго де Перо, командором Франции, и всеми достойными людьми, братьями Храма, дабы посоветоваться…».[676] Тамплиеры, содержащиеся в Сен-Мартен-де-Шан (их было тринадцать), заявили, что «у них есть глава, каковому они подчиняются», и что они «верят, что их великий магистр добр, справедлив, честен, верен и чист от заблуждений, в каковых его обвиняют».[677] Граф Фридрих из Майнца, командор Храма в зарейнских землях, провел за морем более двенадцати лет. Он долго жил рядом с великим магистром, был его соратником и вернулся на Запад вместе с ним. «Он всегда вел себя и до сих пор ведет как добрый христианин — настолько добрый, насколько возможно быть таковым».[678]

Из этих противоречивых (в частности, потому, что они отражают ситуацию в разное время и в разных местах) свидетельств следует, что тамплиеры, в тот или иной момент признавая заблуждения, как правило, лично Жака де Моле не обвиняли — даже те, кто, давая показания, более или менее упорно скрывал некоторые обычаи ордена. Если на допросах тамплиеров спрашивали, когда в ордене были введены эти сомнительные обычаи, мало кто давал четкий ответ. Во многом путаясь, упоминали того или иного великого магистра, Боже, Берара, самого Моле, но это редко. Чаще всего в этом тамплиеры неофициально обвиняли сам орден или, точнее, то, что я бы назвал системой.

Тем не менее это не освобождает Жака де Моле от ответственности, и этим вопросом я хотел бы завершить книгу.

Моле не смог спасти свой орден. Имел ли он такую возможность? Не факт, но исключать этого нельзя. Жаку де Моле в период, когда он занимал пост магистра ордена Храма, приходилось сталкиваться с проблемами и делать выбор; иногда он делал хороший выбор, иногда — менее удачный и даже плохой.

Выбор союза с монголами был правильным. Многие историки — не специалисты по крестовым походам и военно-монашеским орденам и по сути немногочисленные исследования и публикации последних лет, сделанные англосаксонскими и израильскими историками, по-прежнему машинально повторяют, что в 1291 г. все было кончено, крестовые походы утратили смысл, орден Храма (любопытно, что только он) больше был не нужен; заодно уж добавляют, что тамплиеры в массе своей вернулись в Европу со своими грубыми солдафонскими манерами — они пили (как тамплиеры), не стесняясь целовали в губы мужчин и женщин (берегись поцелуя тамплиера), а в Германии их сделали едва ли не держателями публичных домов (Теmpelhof, и уж конечно, они были банкирами Европы. Все попытки хотя бы придать новые оттенки этим общим местам до сих пор не удавались. Итак, в 1291 г. орден Храма стал бесполезен, а в 1292 г. бедного Жака де Моле выбрали главой организации, которую как раз пришла пора сдавать на слом. А значит, то, что случилось в 1307 г., несложно было предвидеть. Все знают, что нет дыма без огня, но историку следовало бы постоянно задаваться вопросом: кто же развел огонь? А ведь кто зажег последние костры Храма, известно хорошо!

И все-таки — нет, в 1291 г. еще не все кончилось! Крестовый поход, идея крестового похода — это было настоящее и даже будущее. Возможно, скорее в той форме, какая преобладала в XII и XIII вв., — ее начал изменять Людовик Святой. Крестовый поход должен был уступить место миссии, обращению словом; менялись противники, появлялись новые территории. Но говорить, что об Иерусалиме и прочих святых местах Сирии и Палестины больше не думали, несерьезно. В конце XIII и начале XIV вв. еще оставался шанс — союз с монголами. Пока этот шанс был реален, то есть до смерти Газана в 1304 г., крестовый поход на Иерусалим оставался возможным. Скажу даже, что шансы на успех никогда не были так велики, как в 1299-1303 годах. И надо отдать должное Жаку де Моле, который более, чем другие — папа, король Франции, орден Госпиталя и т.д., — поверил в эту возможность и попытался ее реализовать.[679]

Но после 1304 г., даже если еще в 1307 г. в Пуатье прибыло монгольское посольство, стратегия союза с монголами была уже мертва и отброшена; надо были предлагать что-то другое, и придется сказать, что придумать его уже не могли — проект Моле был чисто традиционным, проект Вилларе — немногим новее. Во время обсуждения этих проектов с папой Фульк де Вилларе начал завоевание Родоса, на что понадобится четыре года усилий. В 1306 г., когда Моле, а потом Вилларе отправлялись на Запад, еще никто не мог сказать, что из этого выйдет. Тирский Тамплиер, всегда прозорливый, выдержал необходимую краткую паузу, прежде чем написать:

Сим манером Господь ниспослал милость благородному магистру Госпиталя и достойным людям дома, дабы они владели сим местом вполне свободно и вполне вольно, и пребывало бы оно в их власти и вне зависимости от прочей власти, и да поддержит их Господь Своей великой милостью в их благих делах, аминь.[680]

К тому моменту Жак де Моле находился в тюрьме, а орден Храма был сломлен. Значит, судить о последних годах Моле надо не в сопоставлении с завоеванием Родоса и госпитальерской инициативой, а исходя из его поведения во время бури, которая обрушилась на его орден.

Первая ошибка Жака де Моле поначалу, возможно, была всего лишь неудачей. Он не сумел реформировать орден Храма и, конечно, начал не с того, с чего следовало, о своем желании провести реформу Жак де Моле несомненно объявил осенью 1291 г. на Кипре. В начале первой поездки на Запад, в ходе генерального капитула в Монпелье в августе 1293 г., он добился согласия на такие реформы, которые иные могут назвать «реформочками». Это могло бы стать началом процесса; это стало его концом. А ведь у ордена был один несомненный недуг, о котором, как я думаю, Жак де Моле знал, но не сознавал ни масштабов его, ни последствий. Этот недуг был вызван скабрезным ритуалом, включенным в церемонию приема. Показания тамплиеров на процессе нельзя, конечно, принимать за чистую монету. Жак де Моле, напомню, признал там лишь два факта, а именно отречение и плевок на крест (фактически в сторону). Этот ритуал, представляющий собой издевку над новичками, в карьере тамплиера случался лишь раз, во время его приема; его не всегда проводили целиком и чаще, чем думают многие, не проводили вообще.[681] Были, конечно, извращенцы, хватавшие здесь через край, как во всяком издевательстве над новичками, — к таким принадлежал Жерар де Вилье, магистр Франции в последние годы.