Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подумайте о психическом здоровье в контексте жизненного цикла человека. Ребенок рождается с уникальным набором природных преимуществ и недостатков в семье, которая может действовать из любви, уважения и справедливости или из жестокости, пренебрежения и обвинений, – а вероятнее всего, представляющей собой сочетание определенных положительных и отрицательных качеств. Способность семьи воспитывать и поддерживать ребенка не является закрепленной или врожденной. Она меняется в ответ на стресс, успех, невезение. По мере взросления наших детей более уязвимые из них ломаются. Отрицает их общество или признает? Их высылают из страны, помещают в специальные классы или направляют в лечебные учреждения на длительный срок? Когда те, кто вырос, более или менее успешно включаются в жизнь, будучи взрослыми людьми, каковы обязанности общества в плане предоставления им возможностей зарабатывать на жизнь, вступать в брак, строить семью? А если они выберут альтернативный образ жизни, насколько толерантной будет реакция социума? Общество решает, как относиться к людям, попавшим в тяжелое положение. Должны ли они получать помощь, от кого именно и в какой степени?
Истинное ментальное здоровье состоит из здоровой, но реалистичной самооценки, базовой симпатии к себе, признающей как способности, так и ограничения. Эта самооценка коренится в опыте ощущения любви к себе в младенчестве, в определенной степени основывается на врожденных талантах и темпераменте ребенка и испытывает влияние соответствия ребенка способностям родителей. По наступлении зрелости она представляет собой нечто, что не подвергается угрозам из-за обыкновенных жизненных взлетов и падений. Такая любовь к себе произрастает в двух направлениях:
1. Желание достичь мастерства – оказывать воздействие на мир – вкупе с объективным видением своих уникальных достоинств и недостатков.
2. Желание обрести близость через взаимоотношения, построенные на заботе и доверии, в балансе с потребностью в сохранении собственной независимости.
Ментальное здоровье зависит от общества; социум должен давать родителям возможность любить своих детей; обязан уважать справедливость и честную игру; должен обеспечивать надежду посредством доступных для всех возможностей. Таким образом, мир работы, семья и бо́льшая общность в совокупности влияют не только на текущее состояние разума отдельного человека, но и на способность последнего когда-либо достичь состояния эмоционального здоровья.
Я рад жить в сообществе, достаточно маленьком, чтобы люди знали друг друга и не были лишь безликими незнакомцами, и достаточно тесном, чтобы многие, если не большинство, чувствовали, что их присутствие и участие имеют значение. Сейчас люди находят способы заставить эти связи действовать в бо́льших масштабах, в наших крупных городах. Быть может, мы в силах что-то сделать с целью помочь целой нации пережить чувство взаимной ответственности. Мы не в состоянии игнорировать тех членов общества, которым не повезло, однако нельзя их высылать, жалеть и откупаться от них деньгами, лишь бы держать этих людей на расстоянии. Нельзя и обвинять их и отворачиваться. Мы все взаимозависимы; признание данного факта требует выхода из зоны комфорта – но игнорирование его стоит нам гораздо дороже.
Если исходить из спровоцированных нами крайностей, избегание социальных проблем и вера в свою беспомощность что-либо изменить на самом деле не спасают нас. Помните бессознательную вину? Если нам с детства говорили, что мы опекуны своих младших братьев или сестер, то нам непросто будет сбросить эту ношу без ощущения провала с громким треском. Но когда дело доходит до проблем нашего общества, мы создаем замысловатые варианты логических обоснований своей капитуляции, а также высокие стены, дабы удерживать актуальные проблемы вне поля зрения. Мы утратили веру в политических руководителей и купились на мысль о том, что правительство больше вредит, чем помогает, – приняли удобную отговорку, будто реальных решений социальных проблем не существует. Слишком многие из нас опустили руки в защите идеи, согласно которой система здравоохранения должна быть доступна для всех, закрыв глаза на поистине оскорбительную прибыль, высасываемую из этой системы.
Я пишу это как раз в День инаугурации новой власти в Вашингтоне. Бесспорно, бо́льшая часть обращения господина Обамы транслировала мысль о его способности пробудить в нас лучшее, давая наконец-то надежду на значимые перемены. Я надеюсь, что он сможет вдохновить нас на новое обязательство по обеспечению общей ответственности, взаимной поддержки, меньшего цинизма и более глубокого доверия. В то же время экономика рухнула, и нас определенно ждет тяжелое испытание, разочарование в мечтах, уменьшение безопасности и усиление тревоги. Но счастье не является продуктом материального успеха.
По всему миру люди, проживающие в обществах с развитой взаимовыручкой и кооперацией, где вера в правительство сильна, где умеют радоваться и танцевать, счастливее своих более состоятельных кузин и кузенов, живущих в более материалистических обществах[269].
Таким образом, даже если восстановление экономики замедлится, есть возможность социальных изменений, которые смогут сделать для тех, кто находится в зоне риска заболевания депрессией, гораздо больше. Я призываю моих читателей отбросить скептицизм и надеяться на лучшее.
Депрессия – болезнь, ударяющая как по отдельной личности, так и по обществу в целом. Давайте расширим наш взгляд: параноидальное, эгоцентричное миропонимание «У меня есть мое» ведет к депрессии; обширный, всеобъемлющий подход «Давай работать вместе», пусть неудобный и проблемный, является жизнеутверждающим и полным радости. Если бы каждый из нас мог систематически что-то делать, чтобы вносить вклад в более масштабное благо, на персональном уровне беря на себя труд вовлечься и потревожить свой комфорт, это помогло бы нам избавиться от депрессии как в индивидуальном плане, так и в коллективном.
Часть IV
Новое резюме
19
Конец истории
На протяжении многих лет меня преследовала мысль о том, что я не проживу больше тридцати восьми лет. В этом возрасте моя мама совершила самоубийство, и я был одержим идеей, будто мне не удастся пережить ее, будто, что бы ни столкнуло ее с обрыва, это настигнет и меня. С тех пор я узнал: подобные убеждения среди детей самоубийц не редкость; взять хотя бы Теда Тернера, упомянутого ранее.
Сознательно после смерти матери я испытывал гнев. Я винил ее в эгоистичности, не верил, что она вообще когда-либо на самом деле любила меня. Мы с отцом отдалились друг от друга; он довольно быстро женился снова, и у меня появилась новая семья, когда я