– Ничего, ничего. Хорошо, что зашли.

Пакеты с угощениями, естественно, остались у Ласточки, и налегке я быстро вернулся на Пироговку. В тех же киосках закупил тот же ассортимент, но теперь уже для ужина, и поспешил к общаге. Хотя из головы не выходил генерал. Дурак-счастливец, кретин, дубина, неспособный набрать семь коротеньких цифр. Чьи цветы вянут в вазе. Который не понимает, что теряет и кому причиняет боль и страдание.

Я не предавал в этот миг Ивана. Уверен, он бы поблагодарил меня, помоги я Ласточке. Он все же искал для себя Марину. Они искали друг друга. И ведь нашлись, пусть и на краешке войны. И потому столь быстро, стремительно, без оглядок на других пошли навстречу друг другу. Словно предчувствовали, сколь короткой окажется их любовь.

А генерал… Я все же позвоню ему. И вызову на дуэль. Отдам ему право выбора оружия – хоть шпагу, хоть пистолеты. А захочет гаубицу или снайперскую винтовку, значит, гаубицу или винтовку. Могу на кулаках – разорвать рубаху на груди у себя или у него. Как хренов писатель хреновому писателю. Славы захотелось? А вы у меня про Таню спросите, деревянный истукан. Дубовые листья с генеральских петлиц еще не опали? Опадут. Все опадет, а спохватишься – будет поздно. Учитесь на ошибках полковников, генерал. И брось, к черту, мемуары, кто их сейчас читает. Тебя ждет прекрасная женщина. Мне б такую…

Оттого, что строчка оказалась как бы не моя, а из песни, остудил свой пыл. И к нужной комнате подошел уже не с уговорами генералу, а к ее обитателям – чтобы хоть кто-то оказался дома.

Дверь оказалась взломана. Она висела в проеме, как в перекошенном рту, из последних сил удерживая на себе инициалы. А тройки должны были благодарить горе-художника, нарисовавшего их такими корявыми: ровные и гладкие давно бы соскользнули на пол и были бы растоптаны грабителями.

Наверное, полагалось вначале вызвать милицию, но тревога за раненого подполковника исключила подобное. Стараясь не задеть раненую, нуждающуюся в скорой помощи дверь, проник внутрь прихожей. Вход в левую распашонку почти в копии повторял взломанную первую линию обороны. Но меня мгновенно отрезвили сметенные на пол лекарства, валявшиеся на полу то ли старые, то ли новые окровавленные бинты: приходили за комбригом!

Я уходил от погони.

Это не походило на игру в прятки, как при проводах «Кобры» в Чечню. Я имел счастье лицезреть покалеченного Зарембу, окровавленные бинты, сорванные двери. И на этот раз без извинений сшибал пассажиров в метро. Выжимая двери, выскакивал на ходу из троллейбусов. Перебегал улицы исключительно на красный свет и замирал при зеленом.

Я торил Москву вне всякой логики, но, что было самым смешным, при этом явственно понимал всю тщетность попыток спрятать себя в одиннадцатимиллионном городе. Если киллерам известен мой домашний адрес, куда я рано или поздно заявлюсь, любые ухищрения по сбросу «наружки» могли вызывать лишь улыбку преследователей. Я не видел идущих по следу врагов, мне трудно было во всей улице распознать недоброжелателей, но меня гнал, гнал и гнал вперед страх. Ибо дошло: хиханьки и хаханьки закончились. Если уж достали Зарембу, то я для них – мелкая пташка. Разминочный вариант. Объект для натаскивания молодежи.

– Гражданин, чего стали посреди дороги? Дайте другим пройти.

Потому и стою, чтобы другие прошли. И исчезли навсегда.

– Идиот, куда прешь? Жить надоело?

Вот потому и пру, что не надоело.

Стоп! Если не остановлюсь, сорвусь с катушек. Войду в штопор. Это я, который…

Отошел на край тротуара в непонятно каком микрорайоне, снял галстук, расстегнул ворот рубашки, вытаскивая на свет божий тельняшку. Освобожденная из интеллигентского заточения, она развернулась на груди привольно и гладко. Ох, не зря в свое время командующий ВДВ генерал Маргелов на коленях выпрашивал ее для войск у министра обороны Гречко. Она, как бескозырка у морской пехоты, дает готовность к бою.

А может, никто меня и не преследует, потому что не я навел ищеек на спецназовца? Это вполне могло случиться и по вине капитанов, и доктора, и соседей. И сам подполковник мог засветиться, если выходил на прогулку. В самом деле, что я раньше времени наложил в штаны?

Отыскал ближайшее метро. Опасность – она дева коварная: или наводит панику, или заставляет собраться. Ты ее танцуешь, или она тобой вертит, загоняя в угол. Успокаиваемся и просчитываем свои действия.

Начал с худшего варианта развития события – я на крючке. Поэтому в качающемся вагоне написал записку: кто я такой, почему жду нападения и от кого. Спрятал ее подальше от документов, чтобы нашли лишь в морге. Теперь следовало ехать в академию, попытаться разыскать Ивана и Михаила. Или нет, нужно вернуться в общежитие. Доказать самому себе и тельняшке, что я набрал полную грудь воздуха и плевать хотел на тех, кто за спиной.

В общаге мало что изменилось, если не считать, что дверь оказалась раскрыта еще шире: видимо, кого-то впускала посмотреть на погром. Коридор пуст и безмолвен. Значит, в академию.

Там «обрадовали» больше: друзья-капитаны утром улетели в спецкомандировку. На неопределенный срок.

Все. Я остался один посреди трагедии.

Идти в милицию? Но что объяснять? Не наврежу ли этим Алексею? Какие еще зацепки на него здесь, в Москве? Марина! Накануне покушения Заремба ездил в Можайск, к подруге Марины Милашевич. Может, ей он сказал что-то, проливающее свет на эту загадочную охоту на «Кобру»? В очередной раз порадовался отъезду жены. Ежу ясно, что от меня сбежала, но будем делать вид, что отдыхает. Ведь вовек бы не поверила, что в женской колонии меня ждут отнюдь не женщины. Единственный звонок, который нужно сделать – это предупредить об отлучке Веничку, с которым уговорились вечерними звонками поддерживать постоянную связь.

– Надеюсь, не надолго? – вновь не отходивший от телефона Вениамин Витальевич трубку поднял сразу. – И в какие края?

– Рядом. Можайск. Надо глянуть обитателей женской колонии. Или воспитателей.

– Надеюсь, для журнала?

– И для него тоже, – ничуть не соврал я. Очерк о Зарембе заканчивать когда-то ведь надо. А чтобы Веничка не подумал, будто я решаю личные вопросы на их аванс, забежал впереди паровоза: – Добрать кое-что в очерк о Зарембе.

«Лечиться тебе надо», – мысленно посоветовал я собеседнику, когда у того вновь запершило в горле и, как в кабинете у Павла Сергеевича, он начал суетливо и чахоточно подкашливать.

– У нас машина есть, можете взять, – в ответ на издевку проявил благородство Веничка.

Это экономило уйму времени, но я не привык к подобной роскоши и смущенно отказался:

– Спасибо. Тут электричкой прямым ходом.

– Желаю удачи. Вернетесь – позвоните.

– Если окажется не слишком поздно.

В ответ вновь кашлянули. Может, и не болезнь это вовсе у Венички, а реакция на ситуацию, когда нечего сказать или надо заполнить паузу. Сейчас она затянулась, мне стало неудобно за собеседника, и я торопливо распрощался.