Погода переменилась. Низкие тучи, несущие мокрый снег, откатились далеко на юго-восток, открыв бледное, словно выцветшее небо. Видимость улучшилась. Хлесткий, как бритва, ветер дул с севера. За несколько солнечных, но отчаянно холодных дней отряд достиг окраины Великой Бурой пустоши, где при желании можно было жить… и тут обнаружилось, что впереди все покрыто мокрым дерном, смерзшимся в ледяную корку. Продвигаться приходилось медленно. Если птица выкликала свое «так-так-так» в каменном овраге, передразнивая саму себя, как насмешливое эхо, сумасшедшая следила за ней взглядом, по-птичьи склонив голову набок, и улыбалась. Девушка была взволнована, но теперь ехала первой, сменив Эльстата Фальтора. Она вела своих спутников по высоким, покрытым трещинами плато. Здесь пел ледяной ветер — пел, а потом рыскал по холодным склонам, поскуливая, как потерявшаяся сука. Всюду, огибая скальные выступы, бежали тропки. Похоже, девушка выбирала ту или иную просто наугад.

В конце концов дорожки привели ее на откос, увенчанный грудой камней, который уступами спускался вниз. Среди валунов нашли приют чахлые дубки — целый лес, хотя и редкий. Ниже по склону виднелось несколько узких улочек и огороженных построек. Их стены покосились, а изгороди были подлатаны. За деревней возвышались бренные останки Эгдонских скал, которые и дали ей имя. Когда-то здесь добывали для строительства крупнозернистый песчаник — там, где он выходил на поверхность. В итоге массив напоминал высохший участок побережья с бухточками и разрушенными мысами.

— Мерзкое местечко, — заметил Хорнрак. Призрак Посеманли на некоторое время оставил его в покое. Он исчез с влажным «Хлоп!», напоследок одарив наемника вялой усмешкой, словно вспомнил о каком-то более важном деле. Хорнрак вздохнул с облегчением, но скоро обнаружил, что не может думать ни о чем, кроме как о холоде. Он устремился мыслями к Городу, где зима кажется такой короткой. Ветер свистит на перекрестке рю Сепиль и Вьентьян-авеню… Женщины поплотнее кутаются в шали и, смеясь, перебегают от дома к дому. Можно сидеть у окна, наблюдать за ними, потягивать горячее вино с пряностями, приготовленное мальчиком. Здесь все не так. Пальцы примерзли к уздечке, точно у каменного всадника, что стоит на какой-нибудь провинциальной площади и понемногу разваливается на части… Все эти дни Хорнрак чувствовал себя глубоко несчастным.

— Видали мы и похуже, — отозвался карлик, словно это была некая теорема, которую еще предстояло доказать. Он сдвинул свою кожаную шляпу набекрень, его руки покраснели от холода.

Впереди лежали руины… но то, что было разрушено, создавал не человек, а природа.

Метафизические споры Послеполуденных культур, которые под конец переросли в ожесточенные сражения, оставили здесь свой след. Пойма давно исчезнувшей реки превратилась в коридор, усыпанный черным пеплом и круглыми обожженными камнями. Но сказать, что это коридор был одинаков по всей своей длине… Нет. Его дно то поднималось, то опускалось. Кое-где наружу выступала голая скала — в одних местах ее толщина не превышала пары футов, в других достигала десяти. Из года в год ветер уносил на Пустошь немного пепла, оставляя под каждым камнем — от огромных валунов до мелких булыжников величиной не больше кулака, — что-то вроде маленького пьедестала. Тут и там торчали пучки черники и вереска, похожие на колонии кораллов: вода и ветер занесли их сюда и позволяли расти, пока они не образовали цепочку щетинистых островков. Будучи частью Пустоши, отрезанной от ее более глубоких областей — и в то же время являясь их прообразом, — эта долина имела чуть меньше двух миль в поперечнике. Ее пересекала цепочка Эгдонских скал, вершины их изломанных контрфорсов тронул розовый свет. Нежный седой туман растекался по оврагам и каменистым расселинам у их подножия, сочился между висящих на уступах дубов и заподнял деревенскую улицу — наружу торчали только крыши и верхние этажи домов. Где-то в этой пелене тявкала собака. Овцы блеяли в загоне. На маленьком поле одиноко стояла корова. Трогательная картинка, нарисованная яркой эмалью на сияющей поверхности воздуха… Однако Фей Гласе застыла и не двигалась.

— Ее пугает лабиринт.

— И все же, — отозвался Фальтор, возвращаясь после короткой вылазки, — его создали такие, как она. Иначе и быть не может.

Влажный пепел облепил пальцы его перчаток. При виде этого земляного сооружения его охватило смутное волнение. И когда Фей Гласе отказалась не только войти туда, но даже проехать мимо, его нетерпение лишь усилилось.

— Они были одержимы некими образами — те, кто отправился на север в последние отчаянные дни Возрождения, чтобы найти путь назад… — Фальтор широко улыбнулся. — Как будто пальцы Прошлого уже не гладят нас по щекам, когда мы просыпаемся или засыпаем… — он снова посмотрел на лабиринт. — Боюсь, она совсем ребенок.

— Мы дали им жизнь, — пробормотал карлик. — Откуда нам было знать, что это сведет их с ума?

Никто ему не ответил.

— Дело не только в девушке, — проговорил Целлар. — Я тоже это чувствую. Ошибка на ошибке.

— И тем не менее мы пойдем, — объявил Фальтор, усаживая сумасшедшую на лошадь. — Вот так. Сиди, и с тобой ничего не случится. Ты такая смелая — столько времени нас вела…

Фей Гласе смотрела на него, словно на груду камней.

По большей части сооружение выглядело так, словно его коридоры прорезали в слежавшемся пепле, местами добавив обычные груды камней, местами — насыпи, похожие на земляные валы и плотины. В целом оно напоминало грубо очерченный круг с явно обозначенным центром и имело примерно пятнадцать футов в поперечнике.

С какой целью он было создано? Можно ли если не ответить на этот вопрос, то хотя бы предположить? Во Времена Саранчи грань между знаком и вещью стерта, а вместе с ней стираются и вещи, и знаки. Возможно, это не лабиринт, а нечто вроде огромной идеограммы — чертеж, представляющий труднодостижимое состояние ума. Но сказать так — значит не сказать ничего. Пепел в его траншеях доказывает своим примером, что все в мире движется — здесь день и ночь бесцельно гуляют холодные, сырые сквозняки.

Что заставило Фальтора поступить именно так, а не иначе? Непонятно. Чтобы достичь деревни, с тем же успехом можно было просто пересечь равнину. Но это даже не обсуждалось.

В итоге он заблудился, хотя не спешил это признать. Впрочем, признай Рожденный заново свою ошибку, девушка все равно не стала бы ему помогать, хотя прежде явно бывала в лабиринте. Фальтор поручил карлику забраться на одну из стен, но когда тот почти достиг цели, стена начала осыпаться, и коротышка скатился вниз в облаках пыли и лавине волокнистых обломков, так ничего и не увидев.

— Кажется, я стоял лицом на юг, — сообщил он.

Как бы то ни было, дальше пришлось идти наугад.

Прошел час. Они успели наткнуться на следы подков собственных лошадей и поняли, что уже проходили здесь, но в другую сторону. Потом еще час. Птица, пролетевшая в небе… Перепалка на перекрестке… Привычные происшествия отступали и теряли обычное значение. У Хорнрака появилось странное ощущение. Оно напоминало о темных лихорадках, донимавших его в Низком Городе — в них чудился намек на неудачи и гибель. Казалось, будто в черепе что-то сжимается.