Депутация от Юго-Западного края просила царя дать им земства и объяснила, что курии им необходимы, так как иначе все должности по выборам будут замещены поляками. Царь обещал им земство и, по слухам, одобрительно отнесся к куриям. П. А. Столыпин известил о результатах депутации М. Г. Акимова, последний по телефону сообщил П. П. Кобылинскому, а этот информировал правую группу. В группе пришли к выводу, что им приказывают баллотировать за курии. Однако, выражая готовность всегда делать угодное монарху, члены группы полагали, что как члены законодательной палаты, они «должны вотировать по совести, а не по приказанию». Для выяснения, было ли приказание голосовать за курии, П. Н. Дурново написал М. Г. Акимову, однако ответа не получил. Тогда 3 марта группа отправила в Царское Село В. Ф. Трепова.

Николай II объяснил, что он «лишь хотел обратить внимание Государственного Совета на важность вопроса», и не возражал против голосования по совести. В. Ф. Трепов обратил внимание царя на «маргариновую депутацию», состоявшую «из столыпинских чиновников». Когда В. Ф. Трепов вернулся и рассказал о беседе с царем, то часть группы решила баллотировать против курий[655].

5 марта П. А. Столыпин подал в отставку, обвинив лидеров правой группы в интриге.

«Несколько дней никто не знал, как окончится этот инцидент, – сообщала А. И. Шувалова новости своей матери. – Новое Время металось – то на его столбцах статьи об уходе, то о том, что Столыпин остается. Столыпин говорил многим, что он рад работать, не покладая рук и в ущерб здоровью, готов рисковать жизнью, но не может быть игрушкою интриги. Со своими секретарями, дежурящими у него по очереди, он простился, семейство Нейдгарт всем говорило, что Стол[ыпин] ни за что не останется. Очень близкий Столыпину человек сказал мне, что вряд ли останется, а если останется, то при условии, что Дурново и Трепову предложат полечиться за границей»[656].

Царь принял условия П. А. Столыпина, уволив 11 марта П. Н. Дурново и В. Ф. Трепова «в отпуск по 1 января 1912 г.». «Дурново и Трепов, – писали Е. А. Воронцовой-Дашковой ее дочери, – стали героями – к[а]к только в газетах был напечатан их отпуск, к ним валом повалили люди всех партий и (слово не разб. – А. Б.). Дурново говорит, что два человека никогда не переступали порог его дома – М. А. Стахович и Пуришкевич и оба у него были. Мейндорф, бывший товарищ председателя Думы, вполне спокойный человек, не знакомый ни с тем, ни с другим, завез им карточки»[657].

Проявленное сочувствие трудно совместить с тезисом об интриге. Как заметил С. Д. Шереметев, «заслуги Дурново, сдержавшего революцию, велики, что так обращаться произвольно нельзя, что это акт произвола и заносчивости», что Дурново наказан «за правду»[658].

П. Н. Дурново, по свидетельству посетившего его С. Д. Шереметева, был «спокоен на вид, любезен и прост в обращении, без рисовки», подтвердил слухи об удалении в принудительный отпуск его и В. Ф. Трепова. Тут-то и вырвалось у П. Н. Дурново: «Ну вот и скажите, можно ли служить?»[659]

15 марта Николай II передал через М. Г. Акимова, что уважает П. Н. Дурново и ничего лично против него не имеет и группа не лишилась его доверия[660].

11 апреля 1911 г. С. Д. Шереметев, будучи в Аничковом дворце у императрицы Марии Федоровны, высказал надежду, «что к Пасхе решен будет вопрос о Дурново, раз что нам возвращено “доверие”, несмотря на распростр[анение] “клеветы”, что пасхальный день тому подходим, простим вся Воскресением»[661]. С этим и связана попытка Николая II вернуть П. Н. Дурново в Государственный Совет. Однако под влиянием аргументов П. А. Столыпина возвращение его было отложено до возобновления занятий Государственного Совета осенью 1911 г.[662]

2(15) мая 1911 г. П. Н. Дурново с дочерью выехал в Берлин для лечения глаз. «На Варшавском вокзале члены Государственного Совета устроили Дурново демонстративные проводы». Проводить собралось «множество». Пришли не только единомышленники из правой группы. Архиепископ Николай обратился к П. Н. Дурново «с теплым словом», пожелав поправить здоровье; от группы преподнесли дорогую складень-икону с надписью «На добрый путь». П. Н. Дурново «был взволнован» и обещал вернуться в июне[663].

Где тут интрига? Со стороны П. Н. Дурново и правых противников западного земства ею и не пахнет. Интригу во всем этом увидел П. А. Столыпин и неспроста: провести правых и протащить под флагом национализма бессословное земство с пониженным имущественным цензом не удалось, а возразить правым по существу было нечем.

По мнению И. И. Толстого, в марте 1911 г. была интрига, но не П. Н. Дурново, а П. А. Столыпина: «Для меня несомненно одно: вся кампания проведена путем интриги и влияния на государя через приближенных к нему “националистов”. Самое печальное во всем этом то, что такими средствами пользуется человек весьма ограниченных способностей и для проведения более чем сомнительной политики»[664].

Как начало «правильно организованной кампании» против В. Н. Коковцова было истолковано выступление П. Н. Дурново при обсуждении законопроекта о всеобщем начальном обучении[665]. Дело, однако, было не в личности В. Н. Коковцова. П. Н. Дурново и его правые единомышленники были недовольны внутренней политикой правительства: в ней они не видели ни ясной программы, ни определенного направления, считали, что она неправильно понимает государственные нужды и политические задачи данного времени; осуждали они и внешнюю политику. В данном законопроекте П. Н. Дурново смутила предполагаемая Государственной Думой, правительством и двумя комиссиями Государственного Совета (причем тут личность В. Н. Коковцова?![666]) прогрессивная фиксация на 10 лет вперед громадной суммы из государственного казначейства на устройство всеобщего обучения; и это – в обстановке обостряющегося международного положения. Позиция П. Н. Дурново была адекватна ситуации: «все наши финансовые усилия должны быть направлены прежде всего на оборону нашего отечества»[667].