– Как и я. Джастин столько мне рассказывал о вас!

Это не было правдой, но лицо старой дамы просияло.

– Неужели? – Джастин готов был боготворить Эриел за эту маленькую невинную ложь. – А я боялась, что он забыл меня.

– О нет, – возразила Эриел поспешно, незаметно вытирая глаза. – Он никогда вас не забудет.

– Нет, бабушка, – пробормотал Джастин, по-прежнему с трудом произнося слова. «Как же я мог забыть?»

И внезапно он понял, что любил эту маленькую женщину, самую близкую родственницу матери, которой он почти не знал. Он любил ее в детстве, продолжал любить и теперь. Столько лет он скрывал свои чувства даже от самого себя. Они таились так глубоко в его груди, что он думал, что они давно и полностью утрачены. Он стал таким холодным и бесчувственным, что готов был поверить, что у него вовсе нет сердца. А теперь он ощутил, как болезненно оно бьется от того, что он отрицал, – от беспредельной горячей любви.

– Моя жена сама сделала и привезла тебе подарок, бабушка.

Она улыбнулась, явно обрадованная:

– Подарок? Мне? Но у меня нет ничего для вас. Я не…

– Ты устроила отличный ужин и вызвала во мне самые светлые воспоминания, которые чуть потускнели, но никогда не угасали. Это бесценные дары.

Эриел протянула ей отлитый из гипса профиль Джастина, над которым она столько трудилась. Бабушка взяла его своими хрупкими дрожащими руками.

– Почему нам не сесть, чтобы ты могла развернуть и посмотреть его? – предложил Джастин, заметив, что бабушка устала стоять.

Он помог ей снова сесть на стул, а они заняли места по обе стороны от нее. Она осторожно развязала красный шнурок, которым была заботливо обвязана упаковка, и нежно и любовно погладила гипсовый профиль, проводя пальцем по его выпуклым чертам.

– Как красиво, – сказала она, бросив благодарный взгляд на Эриел. – Это драгоценный подарок.

Она снова поднялась со стула, легче, чем в первый раз.

– Пойдем. У меня есть подходящее место, куда мы сможем его повесить.

Джастин предложил бабушке руку и проводил ее в гостиную. Эриел последовала за ними.

– Видишь? – Старая дама указала на несколько портретов на стене. – Я написала их после твоего отъезда, хотела вспомнить, каким ты был.

С полдюжины портретов акварелью украшали стену гостиной. Они не были совершенством, но сходство с оригиналом было несомненным. И на всех портретах был Джастин. Если прежде у Джастина и были сомнения насчет того, что он обладает человеческим сердцем, то теперь они полностью отпали. Сердце у него было и давало о себе знать мучительной болью, будто рвалось на части, и осколки его ранили его грудь.

– Ты похож на отца, но у тебя упрямый подбородок матери, – сказала старая дама с улыбкой. – Думаю, что ты и в делах так же упорен, как она.

– А я полагал, что ты меня совсем забыла, – проговорил Джастин тихо и все еще хрипло.

– Ты был сыном, которого мне не удалось родить. И я думала о тебе каждый божий день и каждую ночь с тех пор, как тебя забрали и увезли.

Он склонился к ней и заключил маленькую женщину в объятия.

Теперь слезы струились по его лицу, он не мог их сдержать.

– Обещаю, что отныне все будет по-другому. Ты можешь приехать к нам и остаться жить с нами. У нас полно места.

Она слегка отстранилась.

– Чепуха. Мой дом здесь. – Она провела по его щеке тонкой рукой с выступающими венами. – Но я была бы рада навестить тебя и погостить, если ты не против.

Он кивнул и с трудом заставил себя улыбнуться, заметив неуверенную улыбку Эриел.

– Конечно. Мы будем счастливы, если ты приедешь.

– И мы будем часто приезжать сюда, – заверила Эриел, и глаза ее снова подозрительно заблестели.

В молчании они вернулись в столовую, где был сервирован подогретый ужин. Подали жареного гуся, фаршированного грецкими орехами и клюквой, перепелиные яйца в желе, тюрбо в сливочном соусе, зеленый горошек и морковь, покрытую глазурью и приправленную имбирем, а на десерт – теплые пироги со сливами, столь любимые Джастином в детстве.

Это был чудесный ужин, озаренный не только светом свечей, но счастьем и любовью. Джастину хотелось и смеяться, и плакать одновременно. Это был один из самых счастливых дней в его жизни. Сегодня он узнал кое-что о себе самом, что изменило все, что прежде он считал незыблемым. Он думал о бушевавших в нем чувствах и понял, что это называется любовью. По правде говоря, он догадывался, что это чувство не было для него совсем незнакомым. Он испытывал его всегда, когда бросал взгляд на Эриел, прикасался к ней, целовал ее или просто видел, как она идет к нему по комнате. Но это чувство было для него новым и потому пугающим. Он старался отделаться от него, отказывался признать его существование. Но оно в нем росло и крепло с каждым днем. И теперь он сознавал, что это была любовь, что она наполняла все его существо. Сегодня ему стало ясно, что он вовсе не тот холодный бессердечный человек, каким он считал себя. Он был способен чувствовать, он был способен любить. И он очень любил свою жену.

Все его существо наполняла чистая радость. Ему хотелось петь. И он принял решение. Когда-то Эриел любила его так, как он любил ее теперь. И он хотел, чтобы она снова полюбила его так же. Он не знал, как этого добиться, но дал себе слово, что добьется непременно.

В Рединге, в доме бабушки, они провели две ночи, а потом отправились обратно в Гревилл-Холл. Прежде чем уехать, Джастин заручился обещанием бабушки погостить у них месяц, как только станет теплее и она сможет путешествовать.

Эриел предвкушала свидание с этой очаровательной старой дамой, хотя и сомневалась, что к тому времени они еще будут в Гревилл-Холле, но надеялась, что будут. Даже язвительный язычок Барбары не мог ей испортить удовольствия жить на лоне природы, вдали от шума и копоти большого города, в доме, который, казалось, источал сияние и тепло.

Путь домой был долгим и утомительным, хотя дороги теперь стали не такими грязными, и путешествие показалось ей все же менее тяжелым, чем в Рединг. Когда их карета свернула на подъездную аллею, ведущую к дому и с обеих сторон обсаженную огромными деревьями, небо обложили тучи, образовав плотное кольцо вокруг полной луны.

Томас уже был в постели. Джастин сквозь зубы пожелал сестре спокойной ночи, и они с Эриел удалились наверх, в свои комнаты.

– Я рада, что вернулась домой. – Эриел, стоя перед зеркалом, вынимала шпильки из волос. – Но я счастлива, что мы там побывали.

Джастин подошел к ней сзади, обнял ее за талию и поцеловал в шею.

– Я тоже.

Она повернулась к нему лицом, счастливая от его нежности.

– Я полюбила твою бабушку, Джастин. У меня такое чувство, что я снова обрела семью. И скоро у нас с тобой будет собственная семья.