Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А’шури приблизились вплотную. Здесь собрались не только вооруженные мужчины – женщины, дети, старухи… Люди вечной тьмы и люди подлунного мира стояли у врат Шаннурана, на границе миров. Кажется, ожидание томило и тех, и других. Вскоре толпу всколыхнуло едва уловимое движение – рябь на воде – и дикари расступились. К гостям шли двое. Тощий, жилистый старик, похожий на саранчу, в одной набедренной повязке – и живой труп. Рядом с иссохшей мумией старик выглядел юным атлетом в расцвете сил. Нет, это не был мертвец, ведомый чужой волей, хотя во лбу его, на том месте, где у Циклопа располагалось Око Митры, зияла страшная дыра с рваными, загноившимися краями.
Медленно, как во сне, Циклоп поднял руки к вискам и стянул с головы повязку. Луна светила ему в спину, но камень полыхнул костром, ярко-багровым пожаром в ночи. Купаясь в отблесках Ока Митры, за спинами старика и мумии проступили из темноты силуэты еще пятерых существ. Заостренные черепа сужались к затылку – гладкие, лишенные волос. Странные пропорции тел, по-обезьяньи длинные руки с коваными наручами на предплечьях. Лоснящаяся кожа наводила на мысли о змеиной чешуе; двигались пятеро тоже подобно змеям.
Сыновья Черной Вдовы.
Гвардия Шаннурана.
Запах мускуса и тлена усилился. Взгляды всех были устремлены на сияние во лбу Циклопа. Король Камней в ответ изучал своих подданных. А потом мумия шагнула вперед и опустилась перед Циклопом на колени, припав ужасной дырой к его стопам.
– Шури'аш-ш-ш!
Шорох листвы, шелест чешуи, шипение гадюки:
– Шури'аш!
Бормоча заветное слово, а’шури преклоняли колени.
– Я вернулся, – шептали губы Циклопа.
– Ты будешь добр к нам? – спросил старик.
О Шаннуране ходит немало легенд. Сегодня родилась еще одна.
…и по Великому Пути прошел я дальше всех.
Р. Говард, «Вознаграждение»
– Неужели? – спрашивает король.
Он с жадностью смотрит на Вазака. Его величество ждет продолжения истории. Он готов слушать ее без конца. В двадцатый раз, думает Вазак. Нет, больше. Маг забыл, как часто возвращался король Альберт, прозванный в народе Недотрогой. Время – песок – шлифует память, и все, что повторяется, сливается в единую полосу.
– Так рассказывают, сир.
– И с тех пор его никто не видел?
– Да, сир.
– Никто-никто?
– Болтуны утверждают, что видели. Пили с ним вино. Взывали к древним богам. Катались верхом на чудовищах. Превращали камни в камни. Они лгут, ваше величество.
– Зачем они лгут?
– За эту ложь их угощают пивом и мясом. Люди падки на сплетни.
– Ты не любишь людей, Вазак?
– К живым я равнодушен. Кроме вас, сир.
Отсюда до самого берега – маки, шафран, бледно-голубые ирисы. На склоне – желтая пена кизила. Выше – нежно-розовые островки миндаля. Ветер ерошит ворс травяного ковра. Кажется, что щедрая рука, протянувшись с неба, без меры одарила Тер-Тесет: рубины, топазы, сапфиры… Над морем кричат чайки. В волнах мелькает парус рыбачьего челнока.
– А маги?
– Они умерли, сир.
– Все?
– Нет. Жив Талел, мой учитель. Впрочем, большую часть времени он проводит в состоянии, которые вы, сир, не назвали бы жизнью. Это продлевает ему дни.
И мне тоже, думает Вазак. Талелу Черному не до бывших учеников. Иногда он хочет понять, чего ждет Талел. И не может. Когда жрец Сета бодрствует, он глух к призывам Вазака.
– Остальные умерли? – упорствует король.
– Да, и скверно. У Тобиаса в первый год выросла новая нога. Он радовался, как дитя. Позже он перестал радоваться, а спустя три года покончил с собой. Осмунд заперся в башне и тянул до последнего. Как ушел Н'Ганга, я не знаю.
– А Злой Газаль?
– Газаль-руз очень страдал. Однажды он не выдержал и ушел в Шаннуран. Сказители поют, что он бился с Циклопом, желая погибнуть в бою, и достиг своей цели.
– Они поют правду?
– Что есть правда, сир? Никто больше не встречал Злого Газаля. Иные утверждают, что битвы не было. Что Газаль упал Циклопу в ноги и вымолил здоровье. За это Циклоп взял с него клятву никогда не выходить под свет солнца и луны. Газаль согласился и здоровым ушел во мрак. Сейчас он – правая рука Циклопа.
– Почему он? Почему не Симон Остихарос?!
– Маги живут долго, ваше величество. Но и мы не бессмертны.
– Жаль…
– Не жалейте Симона, сир. Он был не из тех, кто принимает чужую жалость. Впрочем, кое-кто болтает, что Симон – хранитель Шаннурана. В лунные ночи, если смотреть с Седой Мамочки, над входом в подземелья можно увидеть скалу, похожую на статую. Одни толкуют, что это демон Шебуб, другие – что это Симон Остихарос. Якобы при виде врагов в глазницах статуи вспыхивает раскаленная бирюза, и море огня течет навстречу дерзким.
– Красиво, – вздыхает король.
Вазак молчит. Он ставит себя на место дерзких, и думает, что красота – величайшая в мире ложь. Король вернулся три дня назад, после того, как Альберта укусил каракурт. В первый день Вазак чуть не стер себе язык, повторяя навязшее в зубах: вы, сир, не принц, а король, ваш благородный отец скончался, регентом при вас – Филипп Высокий, ваш близкий родственник; я – ваш преданный слуга, маг трона… Подробности Вазак давным-давно опускал. Какая разница, что Филипп – не родич, а сын Альберта? Еще был жив Дорн, старая крыса, когда им удалось дотянуть Альберта до четырнадцати лет, и Недотрога сумел обрюхатить младшую сестру графа ди Гендау. Законный брак, все честь по чести… Филипп родился крепким и бойким. В семнадцать он, соблюдая традицию, задушил юного отца подушкой. Говорят, убийца плакал. Он любил Альберта, жалел его, но советчики убедили Филиппа, что в ином случае Тер-Тесет обречен. О да, думает Вазак. Ночью, орудуя подушкой, Филипп плакал; утром же он зарыдал, как безумный, когда вернувшийся Альберт спросил у него: «Кто вы такой? Нам сказали, что вы – регент…»
Сейчас, намекни кто Филиппу на необходимость прикончить отца – регент велел бы четвертовать мерзавца. Сам – отец двух сыновей-подростков, король для всех, кроме собственного родителя, Филипп благодарил великого Митру за то, что, явив чудо, бог сломал отвратительную династическую традицию. От своих детей Филипп больше не ждал удара в спину.
– А почему Вдова его не съела?
Ирисы. Маки. Кизил. Солнце заливает мир светом. Зеленая вода блестит: глазам больно. А юный король тянется к Вазаку, и во взгляде Альберта – подгорная тьма. Он обожает историю про Циклопа. Разобравшись на скорую руку с государственными делами, Альберт слышит обрывок этой истории – от пажа, гвардейца или певца на пиру – и зовет Вазака. Кто скажет его величеству правду, если не королевский маг?