— По-моему, в подземелье замка Святого Ангела сохранились одиночные камеры.

Пьячере внимательно слушал. Ладислав украдкой делал пометки. Исполняющий обязанности государственного секретаря сказал, что прекрасно понимает желание подобающим образом наказать тех, кто искусственно раздул этот кризис.

— Искусственно раздул? — переспросил сириец.

— Как я уже сказал, взрывной документ является фальшивкой.

— Но разве он не выражает истинное отношение католической церкви к исламу?

Взяв с пола чемоданчик, посол открыл его на коленях. Достав несколько листов, он начал читать, и его гневный голос сорвался на фальцет.

— Кто это написал? — перебил его Пьячере.

— Ориана Фаллачи, — выплюнул имя дипломат.

— Друг мой, Ориана Фаллачи не была католичкой, — развел руками Пьячере. — Она называла себя атеисткой.

— Католичкой-атеисткой.

— Эти определения противоречат друг другу.

— В таком случае почему Папа дал ей личную аудиенцию? — подхватил иранец.

Такого Пьячере не ожидал. В тот момент он посчитал действия понтифика правильными. Однако как их восприняли представители другого мира?

— Она лежала при смерти, — сказал кардинал. — Это был акт сострадания.

— Понтифики благословляют всех атеистов? Или только таких?

Затем сирийский посол перешел к лекции Папы в Регенсбургском университете. Не была ли его речь прелюдией к тому, что происходит сейчас?

Вспомнили и требование Папы упомянуть в Конституции Европейского союза о значительной роли христианства в становлении Европы.

— Ваше высокопреосвященство, это был прямой выпад против миллионов мусульман, проживающих в настоящее время в Европе.

— Его святейшество имел в виду историческое прошлое.

— В таком случае почему он не сказал о той значительной роли, какую сыграл в Испании ислам?

Беседа продолжалась, и Пьячере размышлял о том, почему его так удивляет позиция этих людей, которые обвиняли церковь во всех оплошностях католицизма. Поддельное откровение Богородицы стало только поводом воскресить былые незабытые обиды. Как и подобает дипломату, Пьячере сохранял внешнее спокойствие, внимательно следил за тем, что ему говорят, и ухитрялся в своих ответах ничем не компрометировать Святой престол. Наконец он мягко перешел в наступление.

— Господа, мы были бы очень признательны, если бы правительства ваших стран осудили беспорядки, поджоги и осквернения святынь, которые продолжаются и по сей день.

— У нас на улицах тоже толпы! — воскликнул один посол.

— Разумеется, мы ничем не поддерживаем эти действия, — добавил второй.

— К сожалению, демонстрантов можно понять, — заметил третий.

— Вы не могли бы предложить правительствам ваших стран указать на контраст между этими бесчинствами и миролюбивым характером ислама? — В детстве Пьячере, предлагая такое, скрестил бы пальцы.

— Вы хотите переложить вину за происходящее на нас? — взорвался сириец.

— Нет, конечно же.

— Вы считаете, что мы попросили всех этих людей выйти на улицы?

— Хотите, я выступлю с заявлением о том, что католическая церковь не винит мусульман в происходящем? — предложил Пьячере.

Но всего этого было мало. Послы требовали покаяния. Требовали признания, что католическая церковь на протяжении веков была врагом ислама, призывая к крестовым походам, к захвату арабских земель во имя креста.

Предложение Пьячере попить чаю с негодованием отвергли. Послы пришли сюда не за тем, чтобы ублажать себя подобными пустяками.

— Позвольте рассказать вам о пожеланиях его святейшества, — промолвил Пьячере.

Послы умолкли.

— Его святейшество хотел бы, чтобы правительства или религиозные лидеры ваших стран собрали совет влиятельных исламских богословов и направили их сюда для изучения подлинного документа Фатимы. Они убедятся, что в нем нет ничего даже близко напоминающего эту вопиющую подделку.

— И все это, чтобы обелить Святой престол? — язвительно поинтересовался сириец.

— Чтобы установить истину.

Послы отнеслись к предложению враждебно, но сразу его не отвергли. Очевидно, сами они не могли предложить ничего лучше, что положило бы конец беспорядкам и демонстрациям, раздирающим их страны. Но максимум, чего смог добиться от них Пьячере, так это обещания донести просьбу Папы до своих правительств.

Пьячере отправил отца Ладислава проводить дипломатов к машинам. Он поблагодарил их за визит.

— Никто не должен знать об этой встрече!

— Я дал вам слово.

Казалось, с уст сирийца вот-вот сорвется гневный перечень случаев, когда ислам обжегся на честном слове христиан.

Наконец послы ушли. Пройдя в свой кабинет, Пьячере опустился на подушку и призвал на помощь всемогущего Господа и Его благословенную Мать. С очень конкретной просьбой: пусть документ Фатимы вернется, чтобы исламским богословам было что изучать.

Йозеф Ратцингер, впервые приехав в Рим в качестве префекта Конгрегации вероучения, заметил, что у него в подчинении людей меньше, чем было, когда он возглавлял Мюнхенскую епархию. С бюрократической точки зрения он пошел на понижение. Уже давно отличительной чертой Ватикана являлось то, что дикастериями Римской курии заправляли, и довольно неплохо, очень малочисленные штаты сотрудников. В сравнении со своими светскими аналогами, если таковые имелись, все они были недоукомплектованы персоналом. То же относилось и к ватиканской службе безопасности.

Президентов и премьер-министров оберегают специальные подразделения, круглосуточно готовые отразить нападение какого-нибудь маньяка. Однако для подобных маньяков нет более заветной цели, чем Папа. Ну кто поверит, что охрана у понтифика самая скромная? Что лишь горстка людей защищает его от злоумышленников?

— Я попросил отца Динойю подобрать из Священного Писания все отрывки, в которых упоминается об охране Господа нашего.

Так отшутился понтифик от предложения Карлоса Родригеса довести численность и вооружение охраны до значений, которыми могла похвастаться служба охраны американского президента.

Динойя предложил стих из Евангелия от Иоанна, где фарисеи собираются бросить камни в Иисуса, а Тот невредимый проходит посреди них.

— Jesus autem abscondit se et exivit de templo,[129]— промолвил голос с баварским акцентом.

Проблема заключалась лишь в том, что наместник Христа на земле не обладал способностью невидимкой скрываться от своих врагов.