* * *

Граф Гильом поспешил пригласить Изабеллу и ее сына в Валансьен, «где их радостно и радушно приняли» хозяева города и горожане. Граф принял королеву в большом зале с галереями, в Голландском дворце, — это было великолепное помещение с полом, выложенными плитками, шестью застекленными готическими окнами и роскошной красной обивкой стен. Когда Изабелла устроилась в отведенных ей покоях, графиня Жанна явилась навестить ее «и оказала все возможные почести и уважение»; она также взяла на себя оплату всех расходов королевы на протяжении ее пребывания в Эно. Граф также нанес ей визит, хотя страдал от подагры и мог ездить верхом «лишь с трудом».

Визит Изабеллы длился восемь дней (а не три недели, как утверждает Фруассар), и в эти дни она «пользовалась почетом и побывала на благородных празднествах». Граф был в восторге, когда Изабелла официально попросила у него руку одной из его дочерей для своего сына, и были приняты меры, чтобы принц Эдуард, «юноша весьма обаятельный и многообещающий», проводил как можно больше времени в обществе четырех выживших дочерей графа — Маргариты, Филиппы, Жанны и Изабеллы. Вскоре, если верить Фруассару, стало очевидно, что мальчик был «особенно увлечен и смотрел глазами любви на Филиппу, а не на остальных. И девушка также отличила его и старалась бывать в его обществе больше, чем ее сестры. Так я слыхал самолично из уст нашей доброй государыни».

Когда настало время королеве и ее сыну уезжать из Валансьена, и Изабелла, и Эдуард «обнялись со всеми девицами по очереди, а госпожа Филиппа, когда настал ее черед, разразилась слезами». Ее спросили, в чем дело, и она ответила: «„Мой милый кузен из Англии покидает меня, а я уже так привыкла к нему!" Тогда все присутствующие рыцари рассмеялись», а кое-кто, быть может, многозначительно улыбнулся, зная, что эта детская привязанность соответствует намерениям взрослых. Этот брак был для Изабеллы не только политической необходимостью, но также средством покрепче привязать к себе сына, и эта связь должна была стать тем прочнее, если он будет благодарен матери за то, что нашла ему невесту, пробудившую в нем любовь. Надежда на брак с Филиппой могла также помочь мальчику забыть, что, беря себе невесту из Эно, он нарушает повеления своего отца.

* * *

Все еще ожидая вторжения из Франции, король Эдуард 4 августа назначил ответственных, чтобы прочесать все побережье. Сам он был занят, объезжая свое государство, посещая города и замки, пытаясь заручиться поддержкой знати. К 10 августу была подготовлена система сигнальных огней, а двумя днями позже король приказал собрать в Портсмуте ряд больших кораблей.

Эдуард оказался не настолько глуп и неосведомлен, как полагал Карл IV, поскольку наблюдение было установлено также и на восточном побережье. 16 августа начались приготовления, чтобы к 21 сентября в Оруэлле собрался флот. Видимо, разведка у Эдуарда была поставлена хорошо, так как дата начала вторжения и место высадки были определены с поразительной точностью.

Ссылаясь на то, что король Франции якобы «задерживает» королеву и принца Эдуарда, а также «лелеет» английских изгнанников, 26 и 29 августа Эдуард приказал бросить в тюрьмы всех французских подданных, еще оставшихся в Англии. Деспенсер тем временем предусмотрительно взял у своих банкиров 2000 фунтов наличными.

Вернувшись в Мон 17 августа, Изабелла заключила соглашение со своими подданными в Понтье, согласно которому они должны были обеспечить ей финансовую поддержку для организации вторжения; оно было скреплено печатью 5 сентября в Острельте, и Карл IV снова выступил как гарант королевы. Теперь королева занялась сбором денег и людей для вторжения, готовилась к поездке в Англию и приводила в порядок свои дела. В это время к ней присоединились многие заметные личности, в том числе сэр Уильям Трассел, клиент Мортимера Саймон Берфорд (или Бересфорд) и знаменитый фламандский шевалье Вальтер де Манни. Прибыло несколько гасконцев, а город Байонна прислал в распоряжение королевы тридцать пять моряков, что вызвало сильное неодобрение в герцогстве.

Все еще в Моне, 27 августа, Изабелла сделала шаг, не допускавший возврата к прежней жизни: она подписала договор, предусматривающий помолвку принца Эдуарда с дочерью графа Эно. Приданым принцессы были войска, деньги и корабли, которые предоставлялись королеве еще до свадьбы; Изабелла со своей стороны обещала, что брак будет заключен не позднее, чем через два года, а также, при условии, что она обретет власть в Англии — что давний спор с Эно о морских владениях будет разрешен к обоюдному удовлетворению.

Затем королева отправилась в Брабант, чтобы набрать войска. Между тем наемники со всей северной Европы стекались в Дордрехт, главный сборный пункт. Их появление стало возможно благодаря как неустанными усилиям Мортимера за предыдущие три года, так и недавним стараниям сэра Джона привлечь Изабеллу в Эно. Этот последний оказался действительно полезен: сэр Джон оказался не единственным, кто видел в ней даму, попавшую в беду. Бюргеры Малина (Мехе-лен) и Диета также были тронуты ее горем и прислали военные отряды, оружие и продовольствие для войска. Королева отблагодарила их за это, как только у нее появилась такая возможность.

Находясь в Брабанте, Изабелла узнала, что туда прибыл посол ее мужа, Уильям Вестон, по дороге домой из Авиньона. Видимо, опасаясь, как бы он не рассказал Эдуарду о том, что видел, она, похоже, уговорила Джона III, герцога Брабантского, задержать Вестона на некоторое время, что вызвало несколько невнятных жалоб со стороны Эдуарда II.

Сэр Джон из Эно, верный своему слову, неутомимо трудился в пользу Изабеллы. Он написал всем своим знакомым рыцарям в Эно, Брабанте и Богемии, и многие ответили на его призывы «из любви к нему; хотя многие также отказались, как он ни уговаривал». Сэр Юстас д'Амбретикур был среди тех, кто ответил на призыв. Однако решимость сэра Джона лично сопровождать войска вызвала недовольство у его брата-графа, который счел это желание слишком «дерзким и гибельным ввиду постоянных раздоров между баронами и простолюдинами Англии, а также из-за того, что англичане вообще плохо расположены к иноземцам, которые одерживают верх над ними и захватывают их страну». Граф Гильом предостерегал брата, что он может более не вернуться домой. Но тот «не поддавался уговорам».

«Я твердо уверен, что эта дама и ее сын были изгнаны из своего королевства несправедливо, — сказал он старшему брату. — Если помощь страдающим служит ко славе Господней, насколько же приумножится она, когда помогают и поддерживают дочь короля, которая происходит из царственного рода и к тому же приходится родственницей нам?» Он настаивал, что «мы умираем только раз, и смертью нашей распоряжается Господь. Я пообещал благородной госпоже сопроводить ее в ее королевство, и буду стремиться к этому хоть бы и до смерти. Ведь умереть можно где угодно точно так же, как рядом с этой благородной дамой, которую заставили покинуть свою страну, а святой долг всякого рыцаря заключается в том, чтобы помогать дамам, попавшим в беду, особенно когда они сами молят об этом». И добавил взволнованно: «Я готов бросить все здесь, принять крест и отправиться к язычникам, если мы позволим этой доброй госпоже уехать без утешения и помощи!»