– Вика заявилась сюда, предъявила браслет, который ты Кате на день рождения прислал, и сказала, что это обручальные кольца на нем! Что вы женитесь. Еще и при Вероничке! Я велела выставить ее из отеля!

– Что? – шепотом переспросил. Какой лютый пиздец. Сука. Какая же она сука. Хочешь с людьми мягче, думаешь, плюсик в карму будет, чтобы уменьшить градус ненависти в нашем гребаном грешном мире, но, видно, некоторым нужно не просто быть оставленными, но еще и посланными на хуй с жестким пендалем под задницу. – Где она?

– Вадим… – мама смягчилась, за руку меня попыталась взять.

– Ладно, сам найду.

Я прошел мимо накрытых столов, за которыми уже пили гости, не слышал тупых шуток хлыща из Камеди, за бешеные бабки взявшего на себя роль ведущего. Сначала нужно с дочерью поговорить, потом с Катей, затем с разберусь с овцой Зиминой. Все, дипломатия закончилась.

Ника нашлась в фото-зоне с двумя девочками и аниматором в костюме Харли-Квинн. Хм, это точно для детей? Отец, точнее, агентство, которое занималось организацией, должно было продумать все: досуг для дорогих гостей, их отпрысков, для Ники специально приглашенных, чтобы со взрослыми (много, очень много пафосных взрослых) не скучала, и даже для собак, с которыми явились некоторые дамочки.

– Привет, дочь, – я вошел в круг и ее по голове погладил. Ника обернулась и, не ответив, ушла на декоративные качели, украшенные цветами.

– Никусь, – я присел перед ней, заглядывая в грустные глаза, – доченька, ты обиделась на меня?

Тварь, какая же Вика тварь. Цензурных определений для нее больше не было.

– Ты же говорил, что маму любишь, а сам…

– Я очень люблю маму. Очень. И тебя тоже, – и щечку погладил, робко улыбаясь. – Мне никто не нужен, кроме вас.

– Но Вика сказала, что вы женитесь.

– Она пошутила, – мягко ответил я.

Стерва. Мстительная, мелочная и злобная. Ненависть к Зиминой с каждой секундой увеличивалась. Еще можно понять злость на меня, или ревность к Кате: не одобрить их, но хотя бы ясно откуда ноги растут. Но ребенок! Сука! Ребенок причем!

– Плохая шутка, – пробурчала Вероничка. Я сел на качели, и она перебралась ко мне на колени. – Пап, а браслет? Я помню похожий ты маме на день рождения прислал.

Я тихо выдохнул, обдумывая каждое слово: нужно не солгать и постараться донести правду так, чтобы дочь не начала меня ненавидеть. Последствия моих поступков, похоже, еще долго будут мне в спину камнями лететь. Это мой гнев, злость, ярость сделали. Мой эгоизм, вспыльчивость, неумение признавать ошибки. Теперь они снежной лавиной меня и моих родных и любимых накрывают. Ладно меня, но их за что?!

– Мама была очень обижена на меня, – осторожно начал я. – И не приняла подарок, а я дров наломал…

– Наломал дров – это накосячил? – уточнила Вероника.

– Именно, – и за курносый носик легко ущипнул. – Тебе бы в интернете поменьше сидеть, а с книгой побольше.

– Обязательно, – кивнула она. – И?

Ага, съехать не получилось. Не то чтобы хотел, но надеялся.

– После расставания с мамой, я столько глупостей сделал: жизнь на самотек пустил… браслет отдал… Доченька, – я посмотрел ей в глаза, морально готовясь к исходу, который может мне совсем не понравиться, но рано или поздно Ника заинтересуется и узнает. Я должен рассказать сам, – я сделал очень больно маме. Я предал нашу любовь. Я очень об этом жалею. Очень. Если мама не сможет простить меня… – я сбился.

Как же это сложно. Легко быть крутым мужиком, деньгами и силой вопросы решать. Правым себя считать. А вот честным быть сложно. Признаваться в своих грехах перед своим продолжением до боли трудно. Но Ника должна знать, чтобы быть лучше меня. – Я так хотел для тебя быть примером. Быть хорошим человеком, а вышло, что я совсем не герой. Надеюсь только, что ты позволишь быть рядом? Быть твоим папой?

– Ты мой герой, – она обняла меня за шею и поцеловала в щеку. – Ты добрый и любишь меня. И маму. И деда с бабой. И других деда с бабой. Баб Машу. И Баяна.

Я облегченно выдохнул. Дочка верит мне и в меня, а это уже очень много. Теперь нужно, чтобы и Катя поверила.

Я вернулся в зал, рыская взглядом, перепрыгивая с одного на другое, разыскивая среди разряженных женских лиц одно единственное. Нашел, конечно. Екатерину Полонскую невозможно было не заметить! Красивая, как ночное небо и недоступная, как звезда. Не было женщины прекраснее: ни в этом зале, ни во всем мире. Такую не то что завоевать тяжело, даже взгляд поймать нереально!

Катя меня не замечала. Мы должны были сидеть за одним столом, но она практически не подходила и всегда была в компании. Танцевала, общалась, смеялась. Ее язык не повернулся бы назвать брошенной женой, даже если бы кто-то и хотел позлословить. Это я был неприкаянным бывшим мужем. Еще и Барсов возле нее крутился! Я пытался греть себя мыслью, что она с ним пришла, чтобы меня позлить, заставить ревновать. Но Катя не использовала бы человека. Он ей приятен. Это очевидно. И меня разрывало от ревности! Внутри острый кинжал щекотал сердце: немного надавить и конец. И я ничего не мог сделать. Просто не имел права. Я потерял эту женщину. Теперь она открыта всему миру! Моя любимая. Моя Мальвина. Катя может выбрать любого, а Буратино стоит и локти деревянные кусает.

– Можно вас пригласить на танец?

Я моргнул, мыслями возвращаясь в настоящее. У нас тут белый танец объявили вроде. Катя, естественно, уже танцевала. На этот раз не с козлиной Барсовым, на том спасибо. Отцу не хотелось бы портить юбилей, но есть опасения, что драке быть.

Блядь, а это кто возле меня? Какая-то девица с декольте до пупка. Губы сделанные, сиськи стоят, как приклеенные, ноги, конечно, от ушей, но ничем не прикрыты – еще чуть-чуть и свою Марианскую впадину засветит. Таким только папиков кадрить: чем старше, тем надежнее.

– Вам клиент нужен 60+, а я не танцую.

С ней, естественно. А вот шанс поймать Катерину Мальвиновну появился. Надеюсь, мне повезет. Отец родной ведь подарит мне танец?

– Пап, уступишь мне свою очаровательную партнершу?

Он остановился, на Катю, изумленно ресницами хлопнувшую, посмотрел, потом на меня, и снова на нее. Уже виновато.

– Конечно, но береги ее.

– Полонский, если ты останешься и дашь мне немедленно уйти, я не устрою скандал! – прошипела Катя.

Я уверенно повел ее, вспоминая па, которые разучивал еще в школе и применял, репетируя наш танец молодоженов. Нежно к себе прижал, надышаться ею не мог. Ее любимый аромат играл на коже сегодня как-то по-особенному. Кружил и интриговал. Доля ангела… Кате он невероятно подходил, только почему у ангелов такая доля?

Я не уверен, но, вероятно, потому что к ним всегда тянулись темные люди: хотели исцелиться в солнечных лучах, прощение и искупление заслужить, а в итоге марали светлую душу, боль причиняли. Я не надеялся стать ангелом, но пытался очиститься от скверны. Заблудшие души всегда идут на свет. И я шел.