А на табуретку лезть не надо? А то мало ли? Я могу и стишок рассказать, причем такой, что сразу в качестве подарка мне выдадут веревку с мылом! Пожалуй, обойдусь без подарков! Хотя нет, постойте! Подарите мне крепкие нервы! Они мне очень пригодятся. И, если не затруднит, сердце, которое не умеет любить, не умеет болеть и страдать. Я даже сделаю вид, что мне очень понравился подарок.

– Но взамен, ты подаришь мне поцелуй, – с улыбкой прошептал инкуб, осторожно потянув поясок моего халата в свою сторону. Торг, надеюсь, уместен? – Как на счет одного поцелуя? Как на счет любви и ласки?

– Хм… Я предпочитаю надежду и норку, – грустно ответила я, а потом улыбнулась. – Хорошо, я согласна… Люблю, когда целуют спинку… Только нежно…

– Договорились, – страстно прошептали мне, лаская пальцами мою руку. – Договорились, моя девочка…

В глазах инкуба летели лепестки роз, гремели фанфары, горели вражеские знамена. Крепость пала! Ура, товарищи! Ура!

С дьявольской улыбкой, распространяя головокружительный запах сладкого томления, он закрыл глаза. Я отвернулась, даря ему нежнейшую улыбку из всего кокетливого арсенала, которым можно накрыть любую вражескую позицию, и подол от халата, который инкуб тянул на себя.

– Но только спинки! – прошептала я, чувствуя, как рука нежно убирает мои волосы, а кроватные скрипы намекали на то, что один марафонец пытается сократить дистанцию до расстояния вытянутых губ.

– Я думаю, – коварно шептали мне сладко-сладко, приспуская с моей спины халат. – Поцелуем спинки мы не ограничимся…

– Ну… – томно протянула я, закусывая губу, чувствуя, как мне наглаживают коленочку, полируя ее до блеска лучше любой бритвы с тремя лезвиями.

Упс! Я резко отклонилась, а спинка кровати подставила лакированную доску в предвкушении целовательного экстаза! Такого трогательного и неожиданного поцелуя я не видела даже в мелодрамах! Спинка кровати смутилась, заскрипела, мол, сударь, как вы могли, а я снова натянула халат, потуже затягивая пояс.

– Итак, поскольку поцелуем спинки мы не ограничимся, как на счет поцелуя ножек? – игриво заметила я. – У меня еще много мебели осталось нецелованной! Не умирать же шкафу девственником? Ты как считаешь?

Так тонко я еще никогда не намекала мужику на то, что он – дятел. Кровать под инкубом жалобно заскрипела, мол, куда же ты, любимый, но он встал и исчез, оставив ее в расстроенных чувствах. Она ведь действительно верила, что у них все только начинается! А тут «прости, прощай!». Неблагодарный дятел улетел, но обещал вернуться.

От нечего делать я встала, заварила кофе, посмотрела на статую кентавра, об которую споткнулась раза четыре, и поняла, что ей здесь не место. Ну не по фень-шую! Мало того, что она загораживала стратегически важный шкаф с остатками посуды, так еще и …

Хлоп!

Я зажмурилась, глядя на лежащего, на полу кентавра, которого случайно задела дверцей шкафа. Рядом с ним валялся вылетевший зуб. Я осторожно подняла зуб, достала из шкафа суперклей и предыдущие зубы, спрятанные на всякий случай, заглянула в пасть дареному коню и стала бережно приклеивать каждый. Нет, ну а вдруг потом претензии ко мне будут? Мало ли? В суд подаст за тяжкие душевные и тяжкие телесные? Я сейчас не настолько богата, чтобы выплачивать моральную компенсацию!

Завинтив крышку от клея, я потащила кентавра в коридор. Не с первого раза, но раза с третьего, методом проб и падений, я сумела вытолкать его в «стойло». Осталось выбрать место, где будет стоять мой конь в пальто до тех пор, пока заклинание перестанет действовать, или срок свидания не подойдет к концу.

Пока дизайнеры интерьеров доставали блокноты, ручки и альбомы, внимательно следя за тем, как правильно размещать статую кентавра в полный рост в интерьере современной хрущевки, я, потея и сопя, устанавливала дареного коня между тумбой и шкафом. Протянутая рука со сломанным пальцем, почему-то навевала мне соблазнительную мысль о том, что вешалки бывают разные и расколдовывать его вовсе не обязательно. Я поправила пальто, застегнув его на все пуговицы, чтобы бедняга не мерз, подперла его тумбочкой и полюбовалась на свою работу. На фоне недавно поклеенных обоев, похожих на цветочную полянку стоял мужественный конь в пальто. По-моему, миленько получилось. На его руке висела старенькая ковровая дорожка, которая была извлечена из шкафа для прикрытия вздувшегося пола в стиле «Дорогая моль, кушать подано!».

Пока привередливая моль грустно воротила нос от этого доисторического и плешивого ковра-самолета, я понимала, что в моей жизни еще не было никогда такой мощной поддержки в такую трудную минуту.

На руке кентавре уже побывало ведро, тряпка. Он даже успел поработать памятником всем дворникам, протягивая миру старый веник. Но карьерный рост на этом не закончился. Бейлис пошел на повышение, и решил возглавить профсоюз уборщиц, сжимая в руке швабру. Судя по взгляду, он призывал «подметалиев» всех стран объединиться против тех, кто любит ходить по свежевымытому и, в качестве наказания, вырвать им ноги по самые подмышки.

В шкафу была найдена пыльная и старая лампочка, которую я решила ввинтить в коридоре, вместо той, которая переедет на кухню. Пока я возилась с табуретками, лампочка мне категорически мешала. Она норовила скатиться вниз с тумбочки, поэтому я прикидывала, куда бы ее засунуть, чтобы потом было легко взять. Открытый рот кентавра как бы намекал, что место я выбрала удачное.

– Подержи пока, милый, – запыхавшись, попросила я, засовывая лампу ему в рот и карабкаясь на шаткую табуретку. – Так, что у нас тут?

Я стала осторожно вывинчивать старую лампочку, пряча ее в карман, а потом потянулась за новой…

– Отдай! – настояла я, пытаясь вынуть из чужого рта злополучную лампочку, но чужие челюсти ее не отдавали. – Я кому сказала! Плюнь!

Судя по глазам жениха, он очень хочет побыть холостяком. Да что там! К его обету бесплодия добавился обет безбрачия. Я вздохнула, предпринимая еще одну попытку вытащить лампу из чужого рта.

– Да ладно, не переживай! – я слезла и ободряюще похлопала по крупу хозяйственного мужика, прикидывая, где у меня лежит хозяйственное мыло.

Я мылила лампочку, пыталась хоть немного разжать челюсти, засовывала мыльные пальцы и осторожно тянула хрупкое стекло на себя.

– Потерпи, – я закатала рукава халата, понимая, что пена, стекающая по уголкам рта несчастной жертвы хозяйственного произвола и бешеные глаза, которые сошлись на переносице, навсегда останутся на моей совести.

– Одну минутку! – я снова пыталась ободрить страдальца, который судя по красноречивому взгляду, решил, что гений должен быть одинок. – Это будет не больно! Я постараюсь осторожно!

В моих руках уже были старые, ржавые щипцы, найденные в шкафу. Гений уже твердо решил остаться одиноким до конца своих дней, а судя по ужасу, застывшему в глазах, скоро он станет классиком.

Впервые попытка и пытка стали почти синонимами. Я осторожно вытерла пену вокруг рта «группы поддержки» и ввинтила старую лампочку обратно, украдкой бросая взгляды на новый торшер. Вот он, первый мужик, который мне реально светит! Причем, в буквальном смысле.