меня, разверстые пасти драконов, змеи, обвейте, душите и жальте! Всё и все ищите уничтожить меня, и когда все подымется на меня, тогда я начну свою игру. Я любя буду побеждать вас. Я буду отдаваться и брать. Но никогда не буду побежден, как никогда сам не побежду. Я всех и все укреплю в борьбе, всем и всему подарю полный расцвет… Вы будете во мне свободны и божественны, я буду Вашим Богом» (152).

«Подняв Вас, легионы чувств, чистые деятельности, мои дети, я поднимаю тебя, мое сложное единое чувство, всех Вас охватывающее, моя единая деятельность, мой единый экстаз, блаженство, мой последний момент» (153).

«Я пришел спасти мир от тиранов-царей, как и от тирана-народа. Я принес безграничную свободу и справедливость, принес полный расцвет, божественную радость творчества» (154).

«Жизнь вообще есть освобождение в борьбе, в деятельности. Мы хотим страданья. Мы хотим власти. Самая большая власть – власть обаяния, власть без насилия. Потому уничтожение нашего врага не может нам дать удовлетворения. Овладеть, значит включить в свою индивидуальность» (146).

Все включается в одно, мировое, божественное, мировое я, и все тонет в его экстазе.

«Чем сильнее образ прошлого, тем он быстрее овладевает сознанием, тем больший подъем необходим для его исключения из сферы сознания. Потому вся история человечества есть подъем, в своем последнем моменте – экстаз» (181).

«Универсальное сознание в состоянии деятельности является личностью, единым громадным организмом, который в каждый данный момент переживает новую стадию процесса, называемого эволюцией. Как личность не ощущает постоянно всю себя, например, человек не чувствует в каждый данный момент всех точек своего тела и еще менее всех доступных для него в будущем и пережитых раньше отношений, но, наоборот, отчетливо воспринимает или правильно сознает одно какое-нибудь переживание, так и Бог-личность в процессе эволюции отчетливо воспринимает переживаемую им в данный момент стадию эволюции и не чувствует всех точек своего организма – вселенной. Когда он достигнет предела высоты подъема, а время это приближается, то он сообщит свое блаженство всему организму. Как человек во время полового акта в минуту экстаза теряет сознание и весь его организм во всех точках переживает блаженство, так и Бог-человек, переживая экстаз, наполнит вселенную блаженством и зажжет пожар. Человек-Бог является носителем универсального сознания» (188 – 189).

d) В результате всего – тождество жизни и смерти, мировой пожар, где все погребено и все воскрешено к новой жизни.

Скрябин гордо заявляет:

Я пришел поведать

Вам Тайну жизни,

Тайну смерти,

Тайну неба и земли (138).

Или, в «Предварительном действии»:

О подвиг божественный, танец всезвездный

Ты нам даруешь победу над бездной

В тебе мы сорадно себя обретем,

В тебе мы блаженно друг в друга умрем (204).

Но, может быть, нигде так красочно не изображен мировой пожар, как в конце «Поэмы экстаза», где все указанное нами для характеристики третьей стадии Мистерии – необходимая предреченность (а), предельное напряжение сладострастия и световых взлетов (b), спасение и «объяснение» в одном всемирно-божественном «я» (с), наконец, тождество жизни и смерти в экстазе (d) – даны с наибольшей выразительностью и силой (199 – 201):

Я – свобода тобою любимая,

Ты мой возлюбленный мир!

Я прихожу

Тебя ослепить

Великолепием

Снов очарованных;

Я приношу тебе

Прелесть волшебную

Жгучей любви

И ласк неизведанных.

Отдавайся доверчиво мне!

Я настигну тебя океаном блаженств

Влюбленным, манящим, ласкающим,

То тяжелой волной набегающим,

То лишь в отдаленьи играющим,

И целующим тебя

Лишь разбрызгами.

А ты будешь безумно хотеть

Иного

Нового!

И тогда дождем цветочным

Буду падать на тебя,

Целой гаммой ароматов

Буду нежить и томить,

Игрой благоуханий

То нежных, то острых,

Игрой прикосновений,

То легких, то бьющих.

И замирая

Ты будешь страстно

Шептать:

Еще,

Всегда еще!

Тогда я ринусь на тебя

Толпой чудовищ страшных

С диким ужасом терзаний,

Я наползу кишащим стадом змей

И буду жалить и душить!

А ты будешь хотеть

Все безумней, сильней.

Я тогда упаду на тебя

Дождем дивных солнц.

Я зажгу вас молниями

Моей страсти,

Священные

Огни желаний

Самых сладостных,

Самых запретных,

Самых таинственных.

И ты весь – одна волна

Свободы и блаженства.

Создав тебя множество,

И подняв вас,

Легионы чувств,

О чистые стремленья,

Я создаю тебя,

Сложное единое,

Всех вас охватившее

Чувство блаженства.

Я миг, излучающий вечность,

Я утверждение.

Я Экстаз.

Пожаром всеобщим

Объята вселенная.

Дух на вершине бытья.

И чувствует он

Силы божественной,

Воли свободной

Прилив бесконечный.

Он весь дерзновение.

Что угрожало –

Теперь возбужденье,

Что ужасало –

Теперь наслажденье,

И стали укусы пантер и гиен

Лишь новою лаской,

Новым терзаньем,

А жало змеи

Лишь лобзаньем сжигающим.

И огласилась вселенная

Радостным криком

Я есмь!

VII

Понять Скрябина значит понять всю западноевропейскую культуру и всю ее трагическую судьбу. Скрябин – из тех, на ком лежит печать целой истории, и на нем легче, чем на ком-нибудь другом, увидеть, что значили эти длинные и тоскливые столетия прожитой нами жизни и до чего мы теперь дошли. Скрябина не существует вне широких исторических горизонтов. Этот человек, многое возлюбивший и многое познавший, не вмещается ни в какую изолированную схему, возьмем ли мы ее из современности или из прошлого. Эта схема, если возможна, очень сложна и переливчата, и необходимо наметить ее, хотя бы кратчайшим образом, чтобы судить о Скрябине и его философии сколько-нибудь конкретно и ясно.

Одна, быть может, наиболее поразительная черта мироощущения и мировоззрения Скрябина роднит его не с каким-нибудь отдельным явлением в области истории философии или музыки, но с исконными, всечеловеческими основами жизни и опыта. Эта черта есть имманентность Бога и мира. За все XIX и XX столетия нет гения, более глубоко проникшего в этот имманентизм,