Толстяк подозвал бармена и что-то шепнул ему на ухо. Крупная купюра перекочевала в карман его обтягивающих брюк. Бармен вернулся за стойку.

— Месье спрашивает, не согласитесь ли вы выпить с ним бокал шампанского? — шепнул он Шакалу.

Тот поставил виски на стойку.

— Скажите месье, — подчеркнуто громко произнес он, чтобы слышали сидящие вокруг педики, — что он меня не привлекает.

Вокруг заахали, несколько молодых людей, тоненьких, как тростинки, соскользнули с табуретов и подошли поближе, чтобы не пропустить ни слова. Глаза бармена изумленно раскрылись.

— Он предлагает вам шампанское, дорогой. Мы его знаем, он очень богат. Вам просто повезло.

Не отвечая, Шакал слез с табурета, взял недопитый бокал виски и прошествовал к столику худого, элегантно одетого гомосексуалиста.

— Вы позволите мне сесть за ваш столик? — спросил он. — За стойкой нет ни минуты покоя.

«Голубой» чуть не лишился чувств от радости. Несколько минут спустя толстяк, глубоко оскорбленный, покинул бар, а его более удачливый соперник, положив костлявую руку на плечо молодого американца, жаловался новому другу на ужасные манеры некоторых посетителей этого в общем-то милого заведения.

Шакал и его спутник покинули бар в начале второго. Минут за двадцать до этого мужчина, его звали Жюль Бернар, спросил Шакала, где тот остановился. Потупившись, Шакал признался, что ночевать ему негде, деньги кончились и он не знает, что и делать. Бернар не мог поверить своему счастью. И, как только представился случай, сообщил своему юному другу, что у него прекрасная квартира, уютная и тихая. Он живет один и не поддерживает никаких отношений с соседями, потому что в прошлом они вели себя отвратительно. И он будет рад, если Мартин сможет пожить у него. Шакал с благодарностью принял это великодушное предложение. Перед тем как выйти из бара, он заглянул в единственный туалет (женского не было) и вернулся три минуты спустя с черными от туши ресницами, ярко-красными губами и напудренными щеками. Бернару это не понравилось, но он скрывал свое недовольство, пока они оставались в баре.

— Зачем ты это сделал? — запротестовал он, когда они вышли на улицу. — Теперь ты похож на этих мерзких педиков за стойкой. Ты же симпатичный парень. Все это тебе ни к чему.

— Извини, Жюль, ты, конечно, прав. Я думал, так будет лучше. Я все смою, как только мы приедем домой.

Слова Шакала успокоили Бернара, и они направились к машине. Первым делом они решили поехать на Аустерлицкий вокзал, чтобы Шакал смог забрать чемоданы, а затем на квартиру Бернара. На первом же перекрестке их остановил полицейский. Как только он наклонился к окошку водителя, Шакал зажег внутреннее освещение кабины. На лице полицейского отразилось отвращение.

— Проезжайте, — тут же скомандовал он. А когда машина отъехала, добавил: — Проклятые педеры.

Второй раз их остановили у самого вокзала, и полицейский попросил предъявить документы. Шакал хихикнул.

— Это все, что вы хотите посмотреть? — игриво спросил он.

— Проваливайте, — набычился полицейский и отошел.

— Не стоит их злить, — попросил Бернар. — Они могут нас арестовать.

Под недоброжелательными взглядами служителя Шакал забрал из камеры хранения чемодан и саквояж, отнес их к машине и уложил в багажник. По пути к дому Бернара их остановили вновь, на этот раз сержант и рядовой КРС. Это произошло на перекрестке, в нескольких сотнях ярдов от дома Бернара. Рядовой подошел к машине со стороны пассажирского сиденья, вгляделся в лицо Шакала и отпрянул.

— О боже. Куда это вы двое собрались? — прорычал он.

Шакал надул губы:

— А как ты думаешь, красавчик?

Лицо рядового перекосило от отвращения.

— От вас, педеров, меня тошнит. Проезжайте.

— Тебе следовало проверить их документы, — заметил сержант, когда задние огни машины Бернара скрылись из виду.

— О, перестаньте, сержант, — возразил рядовой. — Мы ищем парня, который три дня трахал баронессу, прежде чем задушить ее, а не двух паршивых педеров.

В два часа утра Шакал и Бернар вошли в квартиру последнего. Шакал настоял на том, что будет спать на кушетке в гостиной, и Бернару пришлось с этим смириться, хотя он и подглядывал через дверь спальни, пока американец раздевался. Он уже прикидывал, как соблазнить этого мускулистого студента из Нью-Йорка.

Ночью Шакал провел инспекцию холодильника в хорошо оборудованной и отделанной в женском вкусе кухне и решил, что еды для одного человека хватит на три дня, а для двух — нет. Утром Бернар хотел сходить за свежим молоком, но Шакал не пустил его, сказав, что предпочитает к кофе молоко консервированное. Поэтому утро они провели дома, обсуждая различные проблемы. Затем Шакал попросил включить телевизор, чтобы посмотреть дневной выпуск новостей.

Комментатор начал с охоты за убийцей баронессы де ла Шалоньер, совершившим это гнусное преступление сорок восемь часов назад. Жюль Бернар содрогнулся от ужаса.

— О, я не терплю насилия, — выдохнул он.

В следующее мгновение экран заполнило лицо, симпатичное лицо, в очках в тяжелой роговой оправе, обрамленное каштановыми волосами, принадлежащее, как объявил комментатор, убийце, американскому студенту Марти Шульбергу. Если кто-то видел этого человека или знает…

Бернар, сидевший на софе, повернулся и взглянул на стоящего рядом Шакала. Последней для него стала мысль о том, что комментатор ошибся в цвете глаз Шульберга, назвав их синими. Потому что поверх стальных пальцев, сжавших шею, на него смотрели серые глаза…

Пять минут спустя перекошенное лицо, распатланные остатки волос и вывалившийся язык Жюля Бернара исчезли за дверью встроенного платяного шкафа в прихожей. Шакал вернулся в гостиную, взял с полки иллюстрированный журнал и поудобнее уселся в кресле. Впереди были два дня ожидания.

* * *

В эти два дня Париж трясли, как никогда раньше. В каждом отеле, от самого фешенебельного до самого грязного, по существу публичного дома, проверялись списки гостей. Не остались без внимания ни один пансион, меблированные комнаты, ночлежка или студенческое общежитие. Бары, рестораны, кабаре, ночные клубы и кафе прочесывались детективами в штатском, которые показывали фотографию Марти Шульберга официантам, барменам, вышибалам. Проводились обыски в домах и квартирах всех известных полиции приверженцев ОАС. Более семидесяти молодых мужчин, отдаленно похожих на убийцу, были арестованы, допрошены, а затем отпущены с извинениями. Последнее объяснялось лишь их иностранным подданством: они требовали более вежливого обращения, чем французы.

Документы проверялись у сотен тысяч людей, на улицах, в такси, автобусах. На всех перекрестках Парижа встали полицейские кордоны, и любителям ночных прогулок приходилось предъявлять удостоверение личности по нескольку раз на каждую пройденную милю.

Не отставали от полиции и корсиканцы, обходя притоны, сутенеров, проституток, карманников, воров, бандитов и предупреждая, что сокрытие интересующих их сведений повлечет за собой гнев союза, со всеми вытекающими последствиями.