Но что ни говори, а Эдуард перешел все границы. Утвердить превосходство Англии над Шотландией – это еще куда ни шло, но бескомпромиссная позиция Эдуарда зажала Бэллиола между двумя несовместимыми принципами. С одной стороны, король Шотландии должен был подчиняться артуровским амбициям Эдуарда, с другой – отстаивать независимость шотландской короны. В результате правление Бэллиола окажется несостоятельным и вынудит Шотландию в едином порыве подняться на борьбу с Англией. Вместо того чтобы укрепить свой авторитет в шотландских делах, Эдуард лишь подтолкнул шотландцев в объятия Франции.

Главными торговыми артериями в XIII веке были морские пути через Ла-Манш и вдоль Атлантического побережья Франции. В тяжелых условиях, подвергая себя опасностям, подстерегающим в открытом море, купцы из богатых стран Европы перевозили товары между удаленными друг от друга территориями, в портовые города и на рынки от Фландрии до Иберийского полуострова и дальше. Торговая активность была постоянной, и купцы всех наций регулярно контактировали друг с другом. И тем не менее в начале 1290-х годов внезапно вспыхнула безжалостная война между судоходными компаниями Англии, Нормандии, Фландрии, Гаскони и Кастилии, вылившаяся в непрекращающиеся бои и пиратские налеты вдоль побережья Европы от «Пяти портов» до Лиссабона. В воздух взвились военные знамена, морские пути и устья рек стали чрезвычайно опасны, а в море лилась кровь людей всех национальностей.

Причины войны неясны. Трения между английскими и нормандскими моряками начались в 1292 году с потасовки в Нормандии. На протяжении следующего года ситуация усугублялась, а 15 мая 1293 года произошла серия отдельных стычек между частными армиями под английскими и нормандскими флагами. К этому моменту серьезность беспорядков требовала вмешательства правительства. Эдуард, который не очень хотел быть втянутым в международный конфликт из-за пиратов, постарался спустить дело на тормозах. Он отправил во Францию посольство, чтобы установить мир с Филиппом IV, унаследовавшим французский трон в возрасте 17 лет, когда его отец Филипп III в 1285 году скончался, подхватив дизентерию во время вторжения в Арагон.

Филипп IV смотрел на Эдуарда свысока – подобно тому, как сам Эдуард смотрел на короля Шотландии. Филипп обладал приятной внешностью и носил то же прозвище Le Bel (Красивый), что и Жоффруа, граф Анжуйский, основатель дома Плантагенетов. Но за его красивым лицом скрывалась холодная, негибкая личность. Данте называл его «чумой Франции», а епископ Памье писал: «Он не человек и не зверь. Он статуя». В годы своего царствования Филипп будет группами и поодиночке преследовать и казнить всех, кто покушался на его авторитет. Он пытал рыцарей-тамплиеров и разгромил их орден. В 1306 году он собрал французских евреев и изгнал их из страны (но в 1315 году им разрешили вернуться). В печально известном деле Нельской башни он бросил в тюрьму трех своих невесток, обвиненных в супружеской измене, а их предполагаемых любовников приказал замучить до смерти на глазах у собравшейся толпы.

Этот человек по неуступчивости и безжалостности мог превзойти и самого Эдуарда. И хотя в 1286 году Эдуард на пышной церемонии принес Филиппу оммаж за Гасконь, в будущем Франция вновь окажется слишком мала, чтобы Капетинг и Плантагенет могли в ней ужиться.

Есть какая-то ирония судьбы в том, что, пока Эдуард пытался утвердить свою феодальную власть над Иоанном Бэллиолом, Филипп совершенно таким же образом хотел унизить Эдуарда в Гаскони. Используя войну судовладельцев как предлог, Филипп настоял, чтобы ему предоставили вершить суд над гражданами Гаскони и официальными лицами, причастными к жестоким нападениям. Когда их к нему не доставили, он потребовал, чтобы Эдуард сам предстал перед французским парламентом после Рождества 1293 года. Эдуард послал вместо себя своего брата Эдмунда, графа Ланкастерского. Но Филипп вступил в переговоры с недобрыми намерениями. Англичанам предложили сделку: Эдуард публично откажется от Гаскони и сдаст города и крепости, скрепив соглашение браком с сестрой Филиппа, 11-летней Маргаритой Французской. Французы подчеркнули, что, удовлетворившись публичной данью уважения, они отдадут свои гасконские приобретения обратно и не будут требовать, чтобы Эдуард отвечал перед французским парламентом.

Англичан феерически одурачили. Их наивность, проявившаяся в невероятном доверии беспардонно агрессивной и экспансионистской французской монархии, озадачивает. Это было так странно, что хронисты того времени решили, будто английского короля обуяла страсть к обещанной ему юной французской принцессе: мол, как его дед Иоанн украл несовершеннолетнюю Изабеллу Ангулемскую, так и Эдуард был готов пожертвовать политическими интересами ради соблазнов юного тела.

Это объяснение не выдерживает никакой критики, учитывая, что Эдуард был прожженным политиком, готовым испробовать любой политический маневр, способный открыть ему дипломатические пути к организации нового крестового похода. Но какой бы ни была мотивация англичан, их обвели вокруг пальца. Вызов в парламент не отменили: напротив, его обновили и повторили. Когда Эдуард отказался унижаться перед Филиппом в той самой манере, в какой он сам унизил Иоанна Бэллиола, Англия и Франция снова оказались в состоянии войны.

Обе стороны срочно занялись подготовкой к военным действиям. Эдуард вернулся к старой военной стратегии XIII века: заключать союзы и вступать в коалиции с принцами, чьи земли граничат с Францией на севере и востоке, а затем вторгаться в земли врага, чтобы защитить и сплотить свои южные территории. Его дипломаты под руководством Энтони Бека начали переговоры с королем Германии, магнатами Нидерландов и Бургундии. В обмен на вступление в союз против Филиппа IV им пообещали денег и выгодных браков. Одновременно был объявлен призыв в английские вооруженные силы.

Для Ричарда I такой план сработал, но в пору Иоанна Безземельного и Генриха III он очевидным образом провалился. Эдуард тоже успеха не добился, потому что – как многие правители до и после него – он почти полностью исчерпал свои ресурсы. В октябре 1294 года король послал в Гасконь английскую армию под командованием своего неопытного племянника Жана Бретонского, однако численность ее оказалась меньше, чем планировалось. Внимание короля отвлекли другие события. Войска, которые нужны были ему на юго-западе Франции, пришлось оставить дома – наводить порядок в Уэльсе.

За месяц до того, как Жан Бретонский поднял паруса, в Уэльсе началось крупное восстание, которое возглавил Мадог ап Лливелин, очень дальний родственник Лливелина Последнего. Мадог объявил себя преемником Лливелина, но на самом деле причиной его мятежа стали неподъемные налоги, которыми обложили все движимое имущество английских подданных в 1292 году. Последний налоговый платеж был собран в Уэльсе в сентябре 1294 года и сопровождался требованиями, чтобы валлийцы отправились воевать в Гасконь.

Мадог объединил усилия с другими мелкими валлийскими князьями. Кинан ап Мередид, Майлгун ап Рис и Морган ап Мередид вовсе не были крупными магнатами, но выбор был невелик: после вторжения 1282 года Эдуард безжалостно срезал верхний слой валлийской знати. Люди Мадога атаковали новые английские замки по всему Уэльсу. Все крупные сооружения устояли, но, чтобы усмирить Уэльс, Эдуарду пришлось вернуть в Вустер значительную часть армии, готовой вторгнуться в Гасконь. Это истощило его ресурсы. Суть проблемы заключалась в следующем: Эдуард, может, и был самым могущественным человеком в Уэльсе, но даже до того, как Франция начала враждебные действия, надежды короля быстро организовать надежную оборону своих континентальных земель поперхнулись плодами его владычества на Британских островах.