ко мне в дверь…

Я открыл. Тот сделал непроницаемое лицо.

– Проедемте.

– Куда?

– К Терещенко.

Я понял, что что-то произошло. И лучше бы больше ничего не происходило, по крайней мере, сегодня.

А ОМОНовца этого я знал. Он думал о том, кем будет работать после органов.

– Что случилось?

Он пожал плечами.

– Адвокату можно позвонить?

ОМОновец демонстративно достал пачку.

– Я покурю.

– Спасибо…

***

Поехали целым конвоем. На всякий случай я сел в милицейскую машину.

ОМОНовцы, кто помоложе – смотрели на меня с интересом, остальные кто под ноги, кто как – старались не обострять. Кто постарше, они понимают, что пока я в силе, у них работы мало, показуха одна.

А молодые не понимают. Но поймут.

Вон этого я знаю. И вон того. После Чечни – сбрасывались им на квартиры. Всем деловым сообществом города.

Зачем? Да потому что так правильно.

***

– Здравствуйте, гражданин начальник

– Присаживайтесь…

Терещенко принялся привычно, не спрашивая меня, заполнять шапку протокола допроса. Я не выдержал, спросил:

– Товарищ полковник полиции. Вы бы хоть меня для проформы спросили, может я паспорт поменял. Или переехал. А то нехорошо получается – может, вы за меня и показания дадите?

– Если бы вы переехали я бы знал.

– Ну да, конечно.

Терещенко покончил с формальностями, посмотрел на меня.

– Итак… знаком ли вам Марков Степан Леонидович?

Неприятно кольнуло сердце.

– Знаком.

– В каком качестве он вам знаком?

– Он был опером, который отвечал за наш район. Мы тогда еще пацанами были совсем.

– Вы поддерживаете отношения с Марковым сейчас?

– Отношения? Нет, не поддерживаю. Я их и до того не поддерживал, у меня баба есть, я с ней отношения поддерживаю. А в чем дело?

– Дело в том, что Марков пропал без вести. И мы знаем о том, что вы ездили к нему в Калинин.

– В Калинин? Да, ездил.

– Когда это было?

– Два дня тому назад.

– Вы встретились с Марковым?

– Да, встретились

– О чем вы говорили?

Я вздохнул:

– О том, как важно уважать закон. Верите – нет? Полковник Марков с детства учил нас, пацанов, жить по закону. Потому то я и не сел в тюрьму. Если бы не полковник Марков – не знаю, что бы с нами со всеми было…

И ведь почти не вру.

***

Опрос ничего не дал. Терещенко не знал, что ему делать.

С одной стороны – у него на руках было заявление о пропавшем человеке. По нему он должен был принимать меры. С другой – не было трупа, и возбуждаться было откровенно не с чего. Может, он запил? Или на рыбалку поехал?

Оснований для возбуждения хоть уголовного, хоть розыскного дела не было никакого. Хотя Терещенко, у которого, как и у всякого опытного опера было чутье – понимал, что, скорее всего ошибки никакой нет, и полковник Марков, скорее всего, стал одной из первых жертв разворачивающейся мафиозной войны. И каждый день промедления в его розыске – лишает шансов его найти, хотя их и так немного.

Зазвонил телефон, Терещенко взял трубку:

– Алло?

– Машина за углом, у самолета. Выйдите поговорим.

Твою мать!

И вот что делать?

Терещенко понимал, что связавшись с Ломовым и его ОПГ… или что там у него – короче, это дорога в один конец. С другой стороны – он понимал, что Ломов, скорее всего, не убивал Маркова – зачем ему это? Но он знает больше, чем сказал, и то, что не скажет под протокол, – без протокола, может, и скажет. И он не имеет права этим пренебрегать.

Терещенко окинул взглядом кабинет – не осталось ли чего лишнего. Достал из ящика пистолет и сунул в кобуру…

***

Машины действительно стояли у Самолета. Там было кафе, кооперативное – открытое еще при Горбачеве, оно работало до сих пор. Ходили слухи, что оно должно было обанкротиться, но бандиты из ностальгии выкупили его и поддерживали его работу. Сами опера обычно ходили сюда обедать, те кто не питался «ссобойками» из ближайшего Магнита.

Терешенко подошел ближе, охрана расступилась, открыла дверь. В машине было темно, тихо – стекла тонированы до черноты, магнитофон выключен.

– С Марковым я говорил относительно Ларина, – сказал сидевший на втором ряду Ломов.

– О чем конкретно?

– Как Ларин сумел выйти на свободу?

– Сейчас мораторий.

– Да, но он должен был получить пожизненное. Без помиловки. Как он вышел?

– Дальше?

– Что – дальше? – разозлился Ломов. – Я просил навести справки. Если Марков и в самом деле пропал, значит, первый же, к кому он обратился – крыса!

Терещенко не знал, что и думать.

– Вы говорили о том, как именно Марков будет выяснять?

– Нет.

– Вы дали ему деньги? Это платная услуга?

– Конечно, платная! Бесплатно сейчас только кошки сношаются!

– Сколько?

– Десять тысяч.

– Чего

– Долларов. Не рублей, поверьте.

– Солидно.

Ломов повернулся к нему

– Марков мне был если не другом, то и не чужим человеком тоже. Это из-за него мы все не сели. Если его убили – значит, это сделали люди, которым не в лом поднять руку на шестидесятилетнего старика. На полковника милиции. И скорее всего, это те же люди, которые моему пацану голову отрубили. Беспредельщики.

…

– Не дать им по рукам сразу, они всю область в крови искупают. Уже начали.

– Как вы это видите? – скептически спросил Терещенко

– У меня есть возможности. Намного больше чем у вас. Мне не надо отчитываться перед начальством и не надо заводить розыскное дело. У меня, уж извините – денег намного больше. Да и мотив – это личное. Но у меня нет ксивы.

…

– Я начну свое расследование. Скорее всего, выйду на след быстро. После чего – я звоню вам, так?

Терещенко подумал. Ничего хорошего в этом не было. Но он понимал, что дело попытаются замять. Уже заминают.

– Звоните мне.

…

– Но никаких пыток, переломанных конечностей и прочего. Если это будет – все договоренности обнуляются.

Ломов тускло улыбнулся.

– Мы с тобой не договариваемся, полковник. Я просто помогаю тебе сделать ментовскую работу. Как ее нужно делать. Если, конечно, еще кто-то собирается ее делать…

***

Поверил ли мне Терещенко? А черт его знает. Может, и поверил. А может, и нет. Знаете, на что я рассчитываю? Терещенко не выглядит как человек, которому пофиг на все кроме бабла. Он, похоже, идейный мент. Сейчас такие – редкость.

***

А вечером – отзвонил Семидворов, предложил встретиться. Я назначил место – рядом с тем самым кафе…

Закрыто которое. С двенадцатого года.

Семидворов – приехал на новой машине, которую я у