– Судья Прескотт уже несколько дней не получал вестей от доктора Ардена и упомянул, что они спорили, стоит ли показывать некое… сообщение, которое они получили, поэтому я велел старшему помощнику сходить в каюту доктора.

Норвуд сделал глоток и поморщился.

– Там не было крови, но в каюте все вверх дном. Не думаю, что его история закончится хорошо. Особенно учитывая эту записку.

Я подняла бровь, и дядя передал мне смятый листок бумаги. Я узнала почерк, таким же была написана записка насчет Лизы, и мое сердце забилось быстрее.

«Уважаемый доктор Арден,

я столкнулся с уравнением, которое никак не могу решить. Может быть, ваши математические способности лучше моих.

Один гнусный лорд, один продажный судья и один трусливый доктор…

Равно одна невинная жизнь.

Кто из троих более виновен?

Каждая ночь без ответа будет стоить одну жизнь. Проявите самопожертвование, и я окажу милосердие, которого вы не заслуживаете. Выберете эгоизм, и узрите мой гнев.

PS. Если покажете кому-нибудь эту записку, я скормлю вас львам».

Я сглотнула неожиданно образовавшийся в горле ком и незаметно передала записку Томасу. Живот неприятно скрутило. На почтовом штампе стояло первое января, день нашего отплытия. Если бы только доктор Арден принес это капитану сразу же, возможно, он спас бы пассажиров до того, как женщины лишились жизней.

Я выдохнула. Сейчас не время для «если» и «что было бы». Однако если Прескотт и Арден спорили об этой самой записке на следующий день после убийства мисс Прескотт, они, скорее всего, боялись что-либо рассказывать, чтобы убийца не выполнил свои угрозы. Что он все равно сделал.

– Учитывая изложенную в этой записке угрозу, высока вероятность, что отрезанная рука принадлежит ему. – Дядя подошел к иллюминатору и уставился на бегущие по стеклу потоки воды. Шторм разразился перед самым рассветом, и оставшаяся часть путешествия будет не легкой. – Она мужская, и на ней имеется обручальное кольцо. Однако в отсутствие тела все это лишь предположения. Его вполне могли спрятать в другой каюте. Вы сообщили его жене?

Норвуд взболтал свой напиток.

– Он вдовец.

Мы с Томасом переглянулись. Работа отодвинула наши ночные проблемы на второй план. Дядя вызвал нас, но настоял, чтобы мы молчали и следили за капитаном. В создавшейся ситуации подозреваемыми были все.

Резкий стук в дверь наконец заставил капитана поднять голову.

– Да?

Вошел жилистый мужчина в форме и быстро снял фуражку. Кивнув нам, он обратился к капитану.

– Капитан, мы проверили всех артистов и их сундуки и не нашли ничего необычного. Похоже, что все готово к представлению.

Томас сжал губы в тонкую линию. Ему не нужно было говорить вслух, но экипажу неоткуда знать наверняка, что является орудием убийства, а что нет. У артистов есть мечи и кинжалы, веревки и наручники, и бессчетное количество прочих диковинок, которые можно пустить в ход.

Дядя посмотрел на нас с Томасом, затем перевел взгляд на капитана, покручивая усы, отчего мне стало не по себе.

– При всем моем уважении, вам следует совсем отменить заключительное представление. Ничем хорошим это не кончится.

Норвуд залпом допил напиток. Дождь теперь обрушился на борт парохода, барабаня по обшивке, словно град.

– Боюсь, доктор Уодсворт, что хуже уже не будет.

По спине пробежала дрожь. Я уже усвоила, что никакие доводы не изменят скверных решений капитана. Хотелось бы мне обладать таким же настроем, но я знала, что сегодняшний финал именно то, чего ждал убийца, эпическое завершение его мести.

* * *

Сегодня сцена отражала всеобщее настроение на пароходе: поверх чернильного занавеса закрепили рваную серую кисею, создававшую впечатление истлевшего склепа. Даже выкрашенные в черный цвет розы казались предвестниками несчастья, готовыми вот-вот увянуть.

Пассажиры за столами сидели так тихо, что вполне могли сойти за покойников в могиле. Еда по большей части осталась нетронутой, несмотря на то, что выглядела как съедобное произведение искусства: омары воздевали клешни к небу, а филе было нарезано идеальными ломтиками.

Я гоняла по тарелке горошек, тоже не в состоянии проглотить ни крошки. Сегодня последний вечер нашего коварного круиза, и все сидели словно на иголках в ожидании заключительного праздника или похорон. В некотором смысле это станет смертью иного рода, той, которая определит судьбу «Лунного карнавала». Мефистофель был решительно настроен сделать его запоминающимся, однако я не могла избавиться от ощущения, что убийца желает того же. Именно этот момент он ждал – величайшее разоблачение на свете. Он тщательно продумал свою месть, и я боялась, что его ничем не остановить. Я молилась, чтобы с Лизой ничего не случилось, чтобы она не стала звездой шоу.

Я почувствовала на себе испытующий взгляд Томаса. Он не пытался продолжить наш ночной разговор, и это одновременно успокаивало и заставляло нервничать.

– Уодсворт, ты в порядке?

– Конечно.

Я коротко взглянула на него и снова стала следить за дверями. Чумные доктора появятся в любую минуту. Вскоре после этого меня пригласят на сцену. Доброволец, решившийся бросить вызов волшебному зеркалу Андреаса и выстоять против кинжалов Цзяня. Похоже, мои беспорядочные репетиции в конце концов принесут пользу.

– Ты же не задумала ничего скандального без меня? – спросил Томас, понизив голос, чтобы не услышала миссис Харви. Дядя извинился и отправился руководить поисками Лизы, и мне потребовалась вся сила воли, чтобы не побежать за ним и не пропустить представление. – Это было бы нечестно, знаешь ли. Я отлично импровизирую, особенно после вина.

Криво улыбнувшись, он поднял бокал с белым вином. Однако взгляд его остался внимательным, говоря о том, что он не собирается верить очередной лжи, какой бы убедительной она ни казалась. После ночного разговора между нами еще ощущалось напряжение, и, скорее всего, так будет продолжаться, пока мы не поговорим по-настоящему. Хотя я не была уверена, что и после что-то изменится. Возможно, я просто не создана для брака. Может быть, я всегда буду искать свободу от любой клетки, реальной или воображаемой, сколько бы Томас ни уверял меня в обратном. Он заслуживает женщину, которая способна победить свои сомнения. Возможно, нам с ним суждено быть только партнерами по работе.

Я вздохнула.

– Я должна участвовать в заключительном представлении, и нет, – прошептала я, когда его лицо просветлело, – тебе нельзя мне ассистировать. Я не вмешивалась, когда ты вызвался на распиливание.

Он отшатнулся, словно от пощечины.

– Этим ты занималась по ночам с Мефистофелем?

– Томас, – предупредила я.