Кремер очень любил эти ленивые часы в их небольшой московской квартирке (теперь уже их, а не только его). Часы, когда они с Ольгой лежали рядом в полумраке при закрытых шторах, утомленные, освобожденные, и тихонько разговаривали обо всем на свете. Темой могло быть что угодно – погода, новый фильм, телевизионная передача… Но они редко вспоминали те странные и зачастую жуткие события, в которых им пришлось участвовать. И вот теперь Ольга задала вопрос об этом.

– Наверное, нет, – ответил он наконец. – Забыть нельзя, конечно… Но и вспоминать нет особой радости.

Он откинул одеяло, сел в постели, набросил на плечи халат.

– Ты проголодался? – поинтересовалась Ольга.

– Скорее да, чем нет.

– Я посмотрю в холодильнике.

– Можешь не трудиться, там пусто.

– Совсем?

– Если тебя прельщает престарелая колбаса…

– Не прельщает, – засмеялась Ольга и встала. – Давай-ка я навещу магазин…

– Я с тобой. Мне без тебя скучно.

– Нет уж, великий лентяй, на этот раз не отделаешься! Кто обещал починить стиральную машинку? Пушкин?

– Ох… Придется, видно…

– Вот именно!

– Если возьмешь машину, ключи возле зеркала.

– Зачем мне машина? Я что, собираюсь полмагазина скупить? Так донесу.

Машину Кремер приобрел не совсем обычным способом, и сама эта машина была не совсем обычной. То есть с виду это была обыкновенная подержанная «Лада», но… Эта машина играла в фильме, она была трюковой. Форсированный двигатель и усиленный кузов превращали ее в настоящий болид. Каскадеры в шутку называли эту машину «Лада-Феррари». Когда съемки закончились и машина осталась без работы, Кремер при поддержке Руднева договорился приобрести ее за символическую цену. На дороге она не раз удивляла скоростью и маневренностью гордых владельцев дорогих иномарок.

Ольга оделась и поцеловала Кремера.

– Только ты недолго, – напутствовал он ее.

– Я вернусь через полчаса.

Но через полчаса она не вернулась. Не вернулась она и через день, и через неделю, и через месяц. Кремер искал ее всеми возможными способами, подключив через Горецкого едва ли не лучшие силы спецслужб. Все было напрасно. Она исчезла бесследно.

Навещая Кремера, Стас Горецкий просто отказывался его узнавать. В волосах заметно прибавилось седины, вертикальные морщины прорезали лоб, но главное, разумеется, было не в этом. Изменился его взгляд, стал отсутствующим и пустым, и все чаще при разговоре он смотрел не на собеседника, а словно в глубь его, так что даже Горецкий в конце концов смущался и начинал комкать слова. Даже шутки Кремера приобрели странный, несвойственный ему ранее потусторонний оттенок. По ночам он спал плохо, его мучили кошмары. Он вскакивал в четыре часа утра, курил, бессмысленными глазами таращился в пространство и больше не мог уснуть до рассвета. Он жил в каком-то кристально-ледяном мире, исступленно тосковал по Ольге. Пару раз он пытался напиться, однако спиртное не приносило облегчения – он оставался абсолютно трезвым, а тоска обострялась до предела.

Сутулясь, тяжелыми шагами Кремер вышел на улицу. В голове стоял высокий опустошающий звон, Кремер видел себя как бы со стороны – усталого постаревшего человека с седыми прядями волос. Он понятия не имел, куда поедет и зачем, что собирается делать.

«Лада-Феррари» ждала его у подъезда, Кремер сел за руль. Без цели и направления он кружил по улицам. Ему и в голову не пришло, что коль скоро он едет, было бы логично ехать куда-то. Он вообще ни о чем не думал. Где-то он вычитал однажды, что существует болезнь под названием «синдром хронической усталости». Похоже, у него именно такая болезнь…

Нестерпимо захотелось закрыть глаза, стиснуть ладонями виски. Через два или три поворота он заметил свободное место на стоянке у ресторана и припарковал машину. Некоторое время он сидел за рулем не шелохнувшись, потом подумал: «А почему бы и нет?» Он вышел из машины, захлопнул дверцу, но запирать не стал. «Уведет ведь хулиганье», – шепнул голос внутри него. «Ну и пусть», – отозвался другой.

Кремер раздвинул занавес из керамических бус, прикрывающий вход, и занял столик у расписанной пасторальными сюжетами стены.

– Рюмку коньяка, – сказал он подошедшему официанту.

– Какого?

– Все равно…

Из колонок звучала музыка. Группа «Аэросмит» допела блюз «Безумец» и начала «Плач» – подборка что надо, одни названия чего стоят. Кремер сидел перед нетронутой рюмкой, курил вторую сигарету, отрешенно наблюдая за танцующей у эстрады парой.

Одинокая привлекательная шатенка лет тридцати за соседним столиком давно бросала в его сторону заинтересованные взгляды, но он не реагировал, и вовсе не из принципа – просто действительно не видел ее. Наконец она не выдержала, взяла свою рюмку, подошла к столику Кремера и уселась напротив. Он посмотрел на женщину несколько удивленно.

– Кажется, ваша звезда погасла, – проговорила она приятным, чуть хрипловатым грудным голосом, слегка растягивая гласные. – Не могу ли я чем-нибудь помочь? Меня зовут Симона.

– Лейтенант Коломбо, – сказал Кремер в ответ.

Симона подняла брови, выдержала секундную паузу и рассмеялась:

– Останемся здесь или вы отвезете меня куда-нибудь?

Кремер пожал плечами. Он мог прогнать ее, но не сделал этого. Если бы она появилась перед ним голой или с пулеметом, результат был бы тот же – он едва замечал ее.

Он встал, засунул деньги под рюмку, из которой так и не сделал ни одного глотка, и медленно направился к выходу. Симона приняла его молчание за приглашение и пошла за ним. Кремер уселся за руль, девушка открыла дверцу и села рядом.

– Куда мы едем?

– Я домой, а вы – не знаю куда, – рассеянно сказал Кремер.

Симона притворно вздохнула:

– Ну что ж, значит, поедем к вам домой.

По дороге Кремер включил радио, певица исполняла какую-то арию.

– О, как ужасно, – прокомментировала Симона. – Не спорьте, у меня абсолютный слух!

Кремер и не думал спорить.

– Вы занимаетесь музыкой? – спросил он, чтобы что-нибудь спросить.

– Я играю в симфоническом оркестре, – оживилась девушка. – Я скрипачка.

Следующие полчаса она беспрерывно трещала о себе, своем оркестре и тяжких перипетиях артистической жизни. Кремер к содержанию ее речи не прислушивался. Он остановил машину возле своего подъезда. Голос девушки вбуравливался в его мозг, как жужжание назойливой пчелы, громче и громче в звенящей пустоте.

– Что с вами, вам плохо?

Лицо Симоны выглядело встревоженным. Несколько секунд Кремер мучительно пытался сообразить, кто она такая и как попала в его машину, потом страдальчески, едва слышно проговорил: