— И чего тогда потеть, — проворчал он, водя точильным камнем по мечу Томаса, и заметил, глядя на длинный клинок: — Французская работа.

— Из Кана.

— Ты мог бы продать его за пенни или два. — В похвале чувствовалась зависть. — Добрая сталь. Старая, конечно, но добрая.

Теперь, пополнив запас стрел, лучники сложили свои вещи в повозку, которая вмещала пожитки всего войска. Один солдат, мучившийся животом, будет охранять ее, а другой инвалид присмотрит за конями стрелков. Уилл Скит велел убрать повозку и осмотрел собравшихся лучников.

— Эти ублюдки придут если не сегодня, то завтра, — сказал он. — Их больше, чем нас, и они не голодные, у них хорошая обувь, и они думают, что их дерьмо пахнет розами, так как они долбаные французы. Но умирают они так же, как и все прочие. Стреляйте в их коней — и доживете, чтобы увидеть закат. И помните: у них нет настоящих стрелков, а значит, они проиграют. Это не трудно понять. Берегите головы, стреляйте в коней, не тратьте попусту стрелы и слушайте приказы. Пошли, ребята.

Они перешли мелкую речку, как и множество других отрядов, потянувшихся из леса в деревню Креси, где расхаживали рыцари, окликая оруженосцев или пажей, чтобы те поудобнее затянули какой-нибудь ремень или ослабили пряжку. Связанных уздечками коней отвели за холм, где вместе с войсковыми женщинами, детьми и пожитками они простоят до окончания битвы в кольце телег. Принц Уэльский, до пояса уже облаченный в доспехи, грыз у церкви зеленое яблоко. Он рассеянно кивнул, когда стрелки Скита почтительно стянули свои каски. Жанетты нигде не было, и Томас задумался, не сбежала ли она одна, но потом решил, что ему нет до этого дела.

Рядом с ним шла Элеонора. Она дотронулась до его мешка со стрелами.

— Тебе хватит стрел?

— Смотря сколько придет французов, — ответил Томас.

— А сколько здесь англичан?

Говорили, что в войске восемь тысяч, половина — стрелки, и Томас счел, что это похоже на правду[6]. Он назвал цифру Элеоноре, и та нахмурилась.

— А сколько французов? — спросила она.

— Бог их знает, — ответил Томас.

Сам он считал, что их гораздо больше восьми тысяч, намного больше, но он ничего не мог с этим поделать и потому, глядя на поднимавшихся по склону лучников, постарался забыть о численном неравенстве.

Они перевалили через гребень и увидели длинный передний склон. На мгновение Томасу показалось, что начинается великая ярмарка. Холм пестрел разноцветными флагами, а между ними ходили люди. Для полного сходства с дорчестерской ярмаркой не хватало только пляшущего медведя и жонглеров.

Уилл Скит остановился, высматривая знамя графа Нортгемптонского, и увидел его справа от себя, недалеко от мельницы. Он повел своих людей вниз, и графский латник показал им вехи, отмечавшие их позицию.

— Граф хочет, чтобы вы вырыли ямы против коней, — сказал он.

— Вы слышали? — крикнул Уилл Скит. — Начинайте копать!

Элеонора помогала Томасу. Земля была плотная, и, чтобы разрыхлить ее, приходилось пользоваться ножом, а потом выгребать грунт руками.

— Зачем вы роете ямы? — спросила Элеонора.

— Для коней, — ответил Томас, притаптывая вырытую землю, прежде чем начать копать следующую ямку.

Перед всем строем лучников, шагах в двадцати от позиции, появились одинаковые маленькие лунки. Вражеские всадники будут нестись на всем скаку, и ямы задержат их. Кони смогут преодолеть это препятствие, но медленно, и азарт наступления будет потерян. Пробираясь между коварными лунками, французы сами окажутся под атакой лучников.

— Вон, — сказала Элеонора, указывая рукой, и Томас увидел на дальнем конце холма отряд всадников.

Первые прибывшие французы смотрели через долину, как под знаменами медленно собирается английское войско.

— Еще несколько часов, — сказал Томас.

Эти французы, догадался он, были лишь авангардом, посланным вперед разыскать врага, а основное французское войско еще идет из Аббевиля. Арбалетчики, которые, конечно, возглавят атаку, будут пешими.

Справа от Томаса, где склон спускался к реке, строилось укрепление из пустых телег и повозок. Их подгоняли плотно друг к другу в качестве преграды для всадников, а между ними поставили пушки. Это были не те большие пушки, что безуспешно пытались пробить ворота в канскую крепость, а гораздо меньше.

— «Сквернословы», — сказал Томасу Уилл Скит.

— Сквернословы?

— Так их называют — «сквернословы».

Он провел Томаса и Элеонору по склону взглянуть на пушки, представлявшие собой связки железных труб. Пушкари перемешивали порох, а остальные развязывали связки гарро — стреловидных железных снарядов — и запихивали их в стволы пушек. Некоторые «сквернословы» имели до восьми стволов, некоторые семь, а некоторые только четыре.

— Бесполезные хреновины. — Скит плюнул. — Но они могут напугать коней.

Он кивнул стрелкам, рывшим лунки перед «сквернословами».

Пушки здесь стояли густо — Томас насчитал тридцать четыре, и еще волокли новые, — но они были нужны лишь для прикрытия лучников.

Прислонившись к повозке, Скит смотрел на дальний холм. Погода была вовсе не теплой, но он вспотел.

— Ты заболел? — спросил Томас.

— Немного крутит кишки, — признался йоркширец, — но ничего такого, что помешало бы петь и плясать.

На дальнем холме уже собралось сотни четыре французских всадников, и из леса появлялись все новые.

— Может быть, ничего и не будет, — тихо проговорил Скит.

— Сражения?

— Филипп Французский нерешителен. Он совершит марш-бросок, чтобы вступить в бой, а потом подумает, что лучше повеселиться дома. Так я о нем слышал. Нервный ублюдок. — Он пожал плечами. — Но если он решит, что сегодня ему выпал шанс, дело плохо.

Томас улыбнулся.

— А ямы? А лучники?

— Не будь дураком, парень, — обругал его Скит. — Не каждая лунка сломает по конской ноге, и не каждая стрела попадет в цель. Возможно, мы отобьем первую атаку, а может быть, и вторую, но они будут все наседать и наседать и в конце концов пробьются. Их слишком много, гадов. Они пройдут, Томас, и тогда придется поработать латникам. Просто не теряй голову, парень, и помни, что рукопашная — для латников. Если эти ублюдки пройдут за ямы, опусти лук и жди цели, и тогда останешься жив. Ну а если мы проиграем… — Он пожал плечами. — Беги в лес и прячься там.

— Что он говорит? — спросила Элеонора.

— Что сегодня будет простая работенка.

— Ты не умеешь врать, Томас.