Муравьев из Парижа ездил в Мадрид, Барселону, Валенсию. Муж и жена, чтобы не наскучить друг другу, ненадолго разлучались и назначали встречу то в каком-нибудь маленьком городке в Испании, то на юге Франции. Будто молодость переживалась заново со всеми радостями и страстями. Жаль только, конечно, что печень иногда давала о себе знать.

И вот война! 15 марта Англия и Франция объявили ее. Все парижские родственники стали теперь как бы врагами. Но Муравьев глубоко уверен, что французы не враждебны России, и он не скрывает этого мнения. Он говорит: Наполеон — ставленник англичан и пляшет под их дудку. Ради их выгод затеял интригу, толкнувшую Францию к войне. К тому же ему необходим успех, реванш. Это его эгоизм.

Все, что Муравьев видел в Европе, сильно раздражало его против политики русского правительства. Оно не умело как следует противопоставить Россию европейским державам. Не умело развить силы своей страны. Он втайне считал себя в оппозиции правительству.

«Эта поездка, — писал он Мише Корсакову, — была чрезвычайно полезна для меня не только физически, но и нравственно. Ты знаешь, я продолжаю действовать по пословице: «Век живи, век учись».

Разговоры с французами, из которых Муравьев не замечал и тени желания взять реванш в войне с Россией за поражение в двенадцатом году, еще более убеждали его, что французы лояльны. По своим родственникам он видел, что во Франции нет каких-либо значительных сил, враждебных России. Да, Францию вынуждали плясать под английскую волынку. Во Франции вообще все казались ему так покорны, так скромны, так почтительны к своему правительству, что он в письмах в Россию выражал удивление, как тут мог быть сорок восьмой год[59].

В Испании Муравьев смотрел бой быков. Через Пиренеи отправился на юг Франции в Марсель. Дорога там лежит по берегу моря, кругом виноградники. У дороги — кактусы на скалах; в маленьких городках тихо, кое-где пальмы, а в уютных бухтах великолепные винодельческие заводики. И все это при сверкании вод, меняющих оттенки и окраски, с прибоем светло-зеленых волн в пене.

Из Франции Муравьев собирался в Англию, но ждал, когда закончатся каникулы и вновь соберется английский парламент.

«Путешествие рассеивает меня, заставляет забыть служебные неприятности и оставляет лишь необходимое для службы, то есть твердое намерение употребить все силы на пользу государя», — так писал он Мише Корсакову, в каждом письме подчеркивая свою глубокую ненависть к англичанам и на всякий случай верность престолу, хотя в то же время Муравьев интересовался, что делают русские эмигранты-революционеры и как предполагают они изменить политический строй в России, как хотят сбросить крепостное право и какие силы придут к власти, если в России рухнет монархия.

Но сильнее всего его беспокоили и интересовали англичане. И он поехал в Англию, желая видеть эту страну и все, что там происходит. К тому же у него были некоторые особые намерения.

На берегу Темзы недавно построено новое великолепное здание парламента. Муравьев любил слушать бой часов на его огромной стрельчатой башне. Многое нравилось ему в этом городе. Да, здание парламента с белокаменными украшениями и множеством лепки между стрельчатых окон было величественным и отлично выражало дух мировой империи.

В городе строилось много зданий. Все подчеркнуто нарядные, с украшениями и колоннами. В архитектуре этих вычурных домов как бы выражалась надменность и властность господствующего класса страны, его претензии на мировое владычество. Этот стиль как-то не соответствовал тому отважному, честному и прямому характеру английского человека, что рисовали Диккенс, Теккерей, Вальтер Скотт. Их герои тоже англичане, но они просты, естественны в своих чувствах и благородны в поступках. Казалось бы, такой же должна быть и архитектура в столице великого народа. Но это были какие-то холодные и гордые дома, в которых жили подобные же люди. Честная английская литература низводила их с пьедестала, сомневалась в их достоинстве, возбуждая в народе отвращение к ним. На другой почве, но примерно то же, что и в России, у них только все более осознанно! Хотя и у нас знают, кому и за что подпустить красного петуха!

С архитектурой города необычайно гармонировал памятник Нельсону[60]. Колонна в самом деле грандиозна. На ней, как новый бог, стоял Нельсон. Но это был не бог и не мифический герой, а совершенно реальный английский адмирал, в современном мундире. Он как бы поднят на недосягаемую высоту. Этот памятник символизировал морское могущество державы. В нем слава и честь Англии — хвала и память морскому герою, угроза врагам на морях, призыв к нации владеть миром. В этом городе как бы чувствовалось дыхание всего мира. И не только потому, что на Темзе была масса кораблей, а в доках кипела работа. Нет, сам Лондон был мировым городом — воплощением гордости и могущества империи, и Муравьев, стоя перед памятником Нельсону, чувствовал, что не только изучает англичан, но и завидует им.

Муравьев — невысок, невзрачен в штатской одежде, но в его взоре необыкновенная живость. Никто, конечно, не чувствует в этом невзрачном человеке необычайную силу, которая в нем кипит. А ведь во власти Муравьева огромный край, в его распоряжении смелые люди. Они исполняют сложные и трудные предприятия. Еще настанет время, и Муравьев выведет Россию на берега Восточного океана во всем ее величии.

На Темзе большая вода. С моря ветер, и между берегов, высоко взятых в камень, река вздулась. Едва заметно течение, а за рекой, вдали, все в дыму. Там темные дома и трубы фабричных зданий.

В городе много бедноты, уставших пожилых и молодых, плохо одетых людей. Мимо них спокойно проходят из экипажей в роскошные подъезды деловые люди. Казалось, они очень спокойно относятся к тому, что в народе много бедняков. Странно… Кажется, что все захваты и торговля ведутся во имя величия нации…

Муравьев побывал в парламенте. Депутаты судили о деятельности правительства резко, независимо, самоуверенно, а некоторые — нагло. Говорили о восточных делах. Собрание дышало ненавистью к России. В парламенте эти спокойные и надменные люди оживали, временами стоял крик.

Муравьев полагал, что надо учиться у англичан не только умению вести политические интриги и дискуссии, но главное — противостоять их политике их же средствами.

Иногда ему жаль было, что англичане не знают и не понимают того, что происходит в России. Но убеждать некогда. Гроза надвигалась, и нельзя раздумывать. Он покидал Англию с чувством глубокого презрения к русскому правительству, которое не видит огромных сил своего народа. Здесь приведены в действие все ресурсы, все возбуждено, обучено, каждому дано дело. А Россия мирная, сонная, но в ней силы в тысячу раз больше. Кто видел русского в поле, в море, в бою или в тайге, тот знает, какая сила в нем. Пока что русские видны лишь в миг опасности, когда поднимаются по приказу. «Нам войн не надо, но если царь повелит…» Было горько за то положение, в котором находится Россия, но приятно сознавать, что будущее за нами.