ее панегиристы. Кто обрекает себя только на те занятия, которые приносят существенную пользу, и посему до того простирает свои лишения, что на целую Четыредесятницу отказывается от употребления самого слова[923], – тот стал ли бы подчинять себя нелегким трудам стопосложения и размера, если бы считал эти занятия только детской забавой? Не должно забывать и того, что, говоря о достоинстве поэзии, Григорий имел при этом главной целью защитить от порицаний свои стихотворения, которые относятся к видам поэзии лирической, следовательно, такой, которой недоступна еще высшая форма красоты. Можно предположить, что он высшее достоинство приписывал другим видам поэтических произведений, в которых легче примиряются, как говорят теоретики, общее и частное, единство и разнообразие, свобода и необходимость.

Так Григорий в своем стихотворении о достоинстве и цели поэзии приписывает ей именно столько значения и важности, сколько она заслуживает. Но верное понимание требований искусства большей частью влечет за собой совершенство выполнения. Так ли это в настоящем случае?

Почти все стихотворения Григория Богослова относятся к лирической поэзии, а одно из них, именно то, в коем он пересказывает свою жизнь, имеет вид драмы за исключением некоторых мест повествовательного тона. Лирические стихотворения Григория – это большей частью живые и проникнутые глубоким чувством размышления о самом себе, о суетности и неверности человеческой жизни вообще, о сильных и коварных врагах человека, известных на богословском языке под именем плоти, мiрa и диавола, о некоторых догматах святой веры и христианских добродетелях. Некоторым из своих стихотворений сам поэт дает названия гимнов, молитв, таинственных песнопений или песней, посланий и разговоров[924].

Лирическую поэзию называют субъективной и содержанием ее поставляют одни чувствования, так чтобы нечего было ни пересказывать, ни растолковывать, и о достоинстве ее произведений всего более судят только по музыкальности звука; посему богатые мыслями произведения на языке таких теоретиков поэзии называются псевдолирическими. Конечно, нетрудно видеть, что такому пониманию лирической поэзии будут отвечать, кроме гимнов, только мелкие бессодержательные антологические стихотворения, которые в самом деле и приводятся в пример подобными законодателями лирики. Для таких людей одно указание на положительное учение служит лучшим доказательством отсутствия поэзии. По всему этому при разборе стихотворений Григория Богослова необходимо сказать несколько слов в защиту избранного поэтом содержания.

Общее содержание поэзии, по более общему мнению, составляют истины внутренней духовной жизни, то есть идеи об основных силах духа, о его высших потребностях, внутренних состояниях, целях и средствах; только она (поэзия) представляет их в действиях, событиях и характерах. А сердечная вера в истины религии, значение настоящей жизни и последнее назначение человека, конечно, принадлежат к сему роду истин. Поэтому и поэзию лирическую, как один из трех видов поэзии, незаконно лишать общего содержания поэзии, иначе она не может быть ее видом. Правда, что при этом сам собой навязывается вопрос: может ли лирик, согласно требованию поэзии, представить это содержание, отвлеченно мыслимое, как живое, это общее – как единичное и это внутреннее – как внешнее? Несправедливо было бы ответить на этот вопрос отрицательно. Каждая отвлеченная общая мысль, перешедшая в сознание путем продолжительного глубокого размышления и воспринятая сердцем, превратившаяся в убеждение, становится для нас таким достоянием, что самые незначительные нападки на нее, самое малое разуверение в ней для нас неприятно, болезненно и тягостно. Тем более это должно сказать об истинах религии, по тесной связи их с настоящим и будущим благополучием. Писатели, известные своим благочестием, в чем, конечно, согласится всякий, отличаются такой сильной любовью к исповедуемым истинам веры, что постоянное размышление об этих истинах составляет сладостнейшую пищу для их сердца и что посему сила и возвышенность чувствований у них идет об руку с твердостью и наглядностью разумного убеждения. Если вера наша сердечна, проникнута глубоким чувством, то и частные истины или догматы веры естественно могут и должны занимать жизнь, силу и благоговейную усладительность от восприятия их сердцем.

Самое главное требование в отношении к лирическому поэту состоит в том, чтобы он и в то время, когда говорит о самом себе, говорил об общем, о том, что принадлежит природе человечества, или чтобы его личность представлялась заключающей в себе все то, что должно быть в отдельном лице, но чуждой всего того, что может быть и не быть или что не должно быть. Действительно, он должен стараться не о том, чтобы занимались его особой, но чтобы поставить других на одну с собой точку, с которой бы всякий мог видеть много истинного, прекрасного и занимательного.

Таким именно и представляется содержание стихотворений Григория при подробном и внимательном их обзоре. Они заключают в себе совершеннейший образец того, какие мысли по преимуществу должны занимать христианский ум в настоящей жизни и как победоносно выходить из борьбы с различными душевными помыслами. Обращая взгляд на самого себя, поэт открывает очень много тайного и непостижимого для своего ума, замечает сильную борьбу в своих желаниях, обнаружения чувственности, стесняющие высокий полет его духа, множество соблазнов, угрожающих гибельной опасностью душе со стороны врагов спасения. По всему этому он признает земную жизнь тяжкой и суетной, но в то же время мирится со своей жизнью потому, что живо представляет себе Божественное промышление о судьбе каждого человека, а также и потому, что одушевляется ожиданием небесных радостей и блаженного общения с Пресвятой Троицей, славе Которой посвящена была вся его истинно подвижническая жизнь. Его любовь к Господу так жива и сильна, что несколько минут, проведенных в обществе людей праздных и суетолюбивых, не знакомых с занятиями богомыслия, порождают в нем глубокую печаль.

Верный такому взгляду на жизнь, он в своей духовной жизни, переданной в стихотворениях, представляет яснейший пример постоянного хождения пред Богом, поутру и повечеру, в болезни и на пути, является пред лицом Господа с хвалебно-молитвенными песнями, с воплями сердечного сокрушения за свои самые легкие преткновения, с умилительным прошением Его содействия во всех своих делах и в самом песнословии, а также с выражениями пламенного желания созерцать Его не только очами веры, но и лицом к лицу. Припомним еще, что вопросы о Пресвятой Троице в IV веке особенно занимали весь христианский мир и для решения их были учреждаемы Вселенские Соборы и что ревнителям Православия еще не переставали угрожать гонения, заточения, ссылки и самая смерть. Не забудем при этом, что защитники ложного учения прибегали к помощи стихов: Арий написал «Фалию», у македониан был переложен на мерную речь Новый Завет, и Аполлинарий составил какую-то свою псалтирь. Итак, и по требованиям современности необходимо было явиться таким «таинственным