Я успокаиваю себя тем, что живу ведь в тепле, меня одевают, кормят, учат. Нужно уметь быть благодарной. Закончу школу и вот тогда все изменится. Не буду ни от кого зависеть. Только сама. И если у меня не получится, значит недостаточно хорошо делаю и надо стараться лучше.

Сварила суп, нарезала салат, а остальное мясо закинула в духовку с картофелем и специями. Этому меня научила Ксюшина мама.

Семья села за стол, а меня, как всегда, отправили с тарелкой в свою комнату. Это отлично! Еще и есть в присутствии этих людей выше моих сил.

Наскоро перекусив, вымыла за всеми посуду и к одиннадцати вечера смогла упасть на кровать без сил. Достала учебник, но углубиться в чтение не вышло. За стеной раздался довольно громкий разговор, переходящий на сдерживаемый крик.

— Она меня раздражает! — говорит Ольга. — Девчонка так похожа на свою мать и бабку. Ненавижу их всех! Если бы ни чертов дом, и шагу бы навстречу не сделала. Она должна быть мне благодарна! Да хотя бы за то, что временно живет за мой счет!

— Перестань, — отвечает ей муж, которого я вижу только за ужином и то не всегда. — Кейти ребенок совсем. Чего ты взъелась? И давай уж честно. Сейчас мы живем за ее счет. Что там, кстати, со счетом?

А дальше я ничего не услышала. Судя по звуку, хлопнула балконная дверь и теперь я ничего не узнаю. Сердце колотится в горле, а на глазах выступили слезы. Обычная детская обида за то, что я никому не нужна, что у меня никого не осталось. Прижав к себе старого плюшевого медведя, которого подарила мне Ксюшина мама, я крепко зажмурила глаза и стала вспоминать колыбельные, которые пела бабушка, когда мне было страшно и уснуть не получалось. Напевая про себя добрые детские песенки, хлюпая носом я все же смогла ненадолго заснуть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

7. Снова в интернат

Я вышла с основных занятий на крыльцо, чтобы подышать воздухом перед факультативом и немного разгрузить голову. На крыльце обнаружила Ольгу, как всегда, разговаривающую по телефону. Тетя махнула мне рукой подзывая к себе и приложила палец к губам, чтобы я не мешала ей договорить.

— Привет, — женщина поздоровалась с пренебрежением.

— Добрый день. Что-то случилось? — спрашиваю с жутким акцентом, но стараюсь правильно выстраивать слова, чтобы не получить выговор.

— Поехали, — тетя берет меня за руку и ведет к такси, стоящему у крыльца.

— Куда? — мне совсем не нравится то, что происходит.

— Скоро все узнаешь, — хмыкнув лишь отмахивается моя родственница.

Когда машина остановилась у забора, где на калитке висит красная табличка с позолоченными буквами, сложенными в слова «Детский дом», ноги идти отказались. Я буквально вросла в асфальтированную узкую дорожку не желая двигаться дальше.

— Идем же, — Ольга больно дернула за руку.

Учреждение совсем не похоже на то, в которое отдали меня после смерти бабушки. Любопытные дети лет трех выскочили на меня посмотреть. Неопределенного цвета колготки, собранные на коленях, старенькие платьица или футболки и глаза, словно блюдца, полные надежды, что их заберут.

По дороге нам встретилась и пара мальчишек чуть старше меня. Один из них пошло свистнул мне в след. Стало еще страшнее.

— Здравствуйте, — после вежливого стука Ольга просунула голову в дверь директора этого заведения. — Можно? — получив согласие, она протолкнула меня вперед, я тут же вжалась в стену под строгим взглядом местной хозяйки.

— Это она? — опустив очки на кончик носа и перегнувшись через стол, женщина с зализанной прической и кукулей на макушке уставилась на меня. — Какая красивая девочка. И не жалко вам?

— Я уже объясняла. Я пыталась, но ребенок совершенно неуправляем и слишком большая разница в менталитете. Языковой барьер, опять же. Мы иногда просто друг друга не понимаем! Я честно старалась быть хорошей, но переоценила свои силы. Зачем мучить и ее, и себя?

— Да, — вздыхает директор детского дома. — Иногда так бывает, что приемные родители или опекуны оказываются не готовы брать на себя ответственность за воспитание чужих детей. Это только на словах и в кино все просто. Подойди ко мне, — женщина машет мне рукой. — Здравствуй, девочка, — смотрю в пол и стараюсь не разрыдаться в голос. — Как тебя зовут?

— Кейт, — слезы все же текут, капая на руки той, что держит меня за запястья.

— Ты такая хорошенькая, — женщина мне улыбается. — Сложно в нашем заведении будет с такой внешностью. Как ты учишься?

— Хорошо, — отвечаю дрожащим голосом.

— И что? Незнание языка не мешает? — с легкой усмешкой, адресованной не мне, интересуется она.

— Мне помогают, — признаюсь, давясь истерикой. — Подруга и… и… — ноги подгибаются. Директор ловит меня, усаживает к себе на колено.

— Ты ж моя хорошая, — гладит по волосам, а я дрожу всем телом так, что стучат зубы и ноги бьёт крупная судорога. — Врача позовите, — обращается к Ольге. — Медпункт чуть дальше по коридору. Да… — вздыхает она в никуда. — Вот так, девочка, бывает. Это реальная жизнь. Чем раньше ты смиришься, тем легче тебе будет здесь выживать.

Мне дали успокоительные капли и через некоторое время трясти перестало. Я просто замолчала, как полгода назад, когда меня впервые привезли в интернат.

Директор вызвала нянечку, и эта женщина понравилась мне чуточку больше. Она привела меня в спальню, показала кровать у окна и тумбочку, а также мою единственную полку в шкафу.

Как только она ушла, местные дети обступили меня со всех сторон. Спрашивали имя, за что меня сюда сдали, но я, отвернувшись к стене, старалась вспомнить слова психолога, что давали мне силы по приезду сюда. Их будто стерли из моей головы. Там остались боль, страх и чувство безысходности.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍