Мунк и в самом деле жаловался Гирлёффу на пониженную чувствительность и даже онемение левой ноги. По его собственному предположению, с ним случился небольшой удар. Художник и раньше, случалось, испытывал временную потерю чувствительности – к примеру, во время нервного срыва в Берлине осенью 1906 года. Вероятнее всего, это объяснялось не инсультом, а невропраксией – так называется синдром временной потери чувствительности, возникающий у человека, который долго находится в одном и том же положении. Поскольку невропраксия нередко сопутствует злоупотреблению алкоголем, у норвежцев она получила непочтительное название «паралич субботнего вечера».

Онемение довольно быстро прошло, и впредь Мунк ни от чего подобного не страдал. Из всех прописанных доктором Якобсоном средств и данных рекомендаций самый заметный эффект принесло то, что можно назвать «очищением организма», – пациенту были полностью запрещены алкоголь и табак и предписан абсолютный покой. Художнику просто-напросто велели лечь в постель и не вставать: «Извини за неразборчивый почерк, – говорится в письме Мунка к Яппе, – но писать в кровати очень неудобно».

Состояние острого психоза, несомненно, было спровоцировано длительным запоем. Как только Мунк лег в больницу, исчезли и норвежские преследователи, и их «красноглазый автомобиль». Его поведение ничем особенным не отличалось – Мунк вполне адекватно реагировал на все, что происходит вокруг. Вероятно, его успокаивало уже само присутствие врача и медсестер – ведь лечение, собственно говоря, не выходило за рамки обычных оздоравливающих процедур: массаж, хвойные и солнечные ванны, свежий воздух. Кроме того, ему рекомендовалось как можно больше есть, чтобы «нарастить мясо на нервы». Дело в том, что во время запоя художник по понятным причинам питался плохо и не очень-то регулярно.

Лечение в клинике было направлено скорее на устранение симптомов болезни. Исключением стала так называемая электризация, призванная, согласно медицинским воззрениям того времени, проникнуть в корень зла; и, разумеется, электризация заинтересовала Мунка больше всего.

Сразу заметим, что ничего общего с современной электрошоковой терапией электризация конечно же не имеет. Этот метод лечения, довольно распространенный на протяжении значительной части XIX века, сводился к пропусканию через тело человека слабых электрических разрядов. Предполагалось, что таким образом пациент получает извне недостающую ему «энергию». Впрочем, к 1908 году электризация практически вышла из употребления. Судя по всему, доктор Якобсон прекрасно сознавал, что такое лечение больше стимулирует фантазию художника, нежели влияет на его физиологию. Как бы то ни было, психотерапевтическое воздействие электризации на Мунка было огромно. Он был весьма доволен результатами процедур: «Доктор говорит, что мой организм испытывает нехватку электричества и в целом сильно ослаблен, – вполне логичное утверждение, как мне кажется».

Важную роль в выздоровлении Мунка сыграли медсестры клиники, которые, в отличие от женщин вообще, не казались художнику опасными. С одной из них, незамужней Лини К. («Линке») Йоргенсен, которая была младше его на десяток с лишним лет, Мунк потом долгое время переписывался. Позднее она описывала специфику общения с пациентами так: «труднее всего, пожалуй, было удерживать неизбежный в этой ситуации флирт в разумных пределах».

Мунк совсем не был избалован вниманием и заботой. Но стоило художнику ощутить доброе к себе отношение, обычное человеческое тепло, как силы начали возвращаться к нему с удивительной быстротой. Мудрый доктор Якобсон – что лишний раз свидетельствует о его отличном понимании характера пациента – всячески поощрял желание Мунка работать в стенах клиники. 21 октября художник пишет, что немного занимается графикой – судя по всему, не покидая постели.

Вскоре после попадания Мунка в клинику из Норвегии пришло известие, значительно повлиявшее на его душевное состояние: Мунка наградили орденом Св. Улава первой степени. Учитывая в корне критическое отношение художника к Норвегии и норвежцам, это свидетельство его заслуг со стороны высочайших официальных властей государства, по счастливому совпадению продемонстрированное всего через три дня после госпитализации, случилось как нельзя кстати.

Нельзя сказать, что Мунку была оказана особая честь. В каком-то смысле можно сказать, что до него просто дошла очередь: в 1908 году орден получил тридцать один норвежец, в том числе шестеро художников. Но, вне всякого сомнения, Мунку было очень приятно узнать о том, что он стал рыцарем ордена. В прежние времена такие вещи его волновали мало, но сейчас у него возникло ощущение – он написал об этом Яппе, – «будто родина протягивает руку дружбы».

Но важнее всего для Мунка была поддержка друзей. Он попросил Шифлера написать своего рода расписку, что «на самом деле» он, Мунк, совершенно здоров. Художник вообразил, что у врача может сложиться ложное представление об опасности его болезни, и решил подстраховаться. Шифлер, по своему обыкновению, выполнил это странное поручение безукоризненным образом. А ведь ему в те дни было не до шуток – у него так сильно воспалились глаза, что читал и писал он с превеликим трудом и без помощи жены Луизы не мог вести дела. Тем не менее Шифлер продолжал работу по организации выставок Мунка в Германии.

Мунк боялся, что слухи о его болезни распространятся повсюду, и… сообщал о своем пребывании в клинике одному за другим своим немецким знакомым; надо заметить, что от всех он получил слова поддержки. Линде со свойственной ему мягкой иронией написал, что еще пять лет назад человека, который предсказал бы Мунку орден Св. Улава, непременно заперли в сумасшедший дом. А Герберт Эше успокаивал Мунка тем, что он – с его-то сильным характером! – непременно полностью поправится, стоит только как следует отдохнуть.

Доктор Якобсон, увидев, что пациент стремительно идет на поправку, разрешил ему совершать в сопровождении медсестры небольшие прогулки за пределами клиники. Улица Коксвей находилась всего в нескольких минутах ходьбы от знаменитого Копенгагенского зоопарка; поэтому Мунк частенько отправлялся туда рисовать животных. Понемногу в его голове начал созревать проект новой серии.

Пока Мунк выздоравливал, его картины жили собственной жизнью.

Художнику крупно повезло – в Копенгагене была организована большая выставка, для устройства которой ему не пришлось прикладывать никаких усилий. Выставка привлекла внимание прессы, не забывшей упомянуть и тот факт, что художник в данный момент находится в копенгагенской нервной клинике. Мнения рецензентов разделились, но в целом в их тоне чувствовалось уважение. Говорили уже не о диком норвежце, а о знаменитости международного масштаба, гостящей в датской столице. Одного из рецензентов особенно потрясло известие о том, что Мунк якобы продал Тилю картин на 30 000 крон!

Выставка принесла Мунку и официальное признание. Государственный музей изобразительных искусств Копенгагена приобрел одну его картину – правда, написанную лет двадцать назад. Это было знаменательное событие – впервые картину Мунка приобрел зарубежный государственный музей. А в декабре пришло письмо из Финляндии: художественный музей «Атенеум» в Хельсинки выражал желание организовать выставку Мунка сразу после Нового года и просил переслать для этого все картины с копенгагенской выставки.