Густав Шифлер действительно заслужил портрет! Он взялся организовать выставку в Гамбурге, потом предполагал переслать картины в Бремен, а также, посоветовавшись со своими сведущими в таких делах друзьями, написал в Кобленц, Кёльн, Хаген, Дуйсбург, Мангейм и Дюссельдорф, чтобы выяснить, можно ли показать картины и там.

В это время Мунк получил печальные известия из Норвегии. В начале мая 1908 года Осе Нёррегор заболела воспалением легких и 15 мая в возрасте тридцати девяти лет скончалась. Осе не только была духовно близким Мунку человеком, но и помогала ему в его делах как за рубежом, так и в Норвегии, – она постоянно заботилась о его семье. Незадолго до смерти она передала тете Карен и Ингер большую и дорогостоящую книгу Тиса, чтобы они могли порадоваться успехам Эдварда.

В своих письмах того периода Мунк мало интересуется делами друзей и все больше рассказывает о себе: своем здоровье, состоянии духа, работе, проблемах, изредка – о своих успехах. Но смерть Осе действительно потрясла его:

Дорогой Нёррегор!

Как я тебя понимаю. Тебе кажется, ты потерял то, что составляло весну и лето твоей жизни, и ничто не сможет тебя утешить. Ты знаешь, что и для меня это большая утрата… Мой лучший друг… Это большая утрата и для остальных. Для всего норвежского Искусства…

Теперь, дорогой Нёррегор, самое лучшее и дорогое предано земле.

Как будто мир покидает нас, а не мы его… И все же я хочу сказать тебе, что ты был на редкость счастливым человеком…

Я пошлю цветы из Нурстранна – и отсюда тоже послал. Всего-навсего маленький жалкий букет. Другого мне здесь найти не удалось, но я хочу послать его отсюда…

Если предыдущим летом в Варнемюнде Мунк смог более или менее восстановить душевное равновесие и спокойно поработать, то лето 1908 года не принесло никакого улучшения, скорее наоборот.

Правда, он получал и хорошие известия. Шмидт-Ротлуф, «сумасшедший» график, пригласил Мунка от имени дрезденской группы художников «Мост» провести осенью совместную выставку. Это было явным признанием того влияния, которое Мунк оказал на творчество молодого поколения художников Германии, называвшего себя экспрессионистами. Они считали Мунка вдохновителем этого направления в изобразительном искусстве. Однако сам художник боялся, что именно в окружении работ молодых художников его приемы будут восприниматься как нечто застывшее.

Мысли об окруживших его врагах становились все более навязчивыми. В письме к Равенсбергу Мунк пользуется исключительно военной терминологией, чтобы выяснить расстановку сил на поле боя: «Оказали ли мои гранаты должное воздействие? Взрыв был подготовлен ужасный».

Под «гранатами» имелись в виду открытки, которые Мунк отправил Кристиану Крогу, Бёдткеру и Хейбергу. Ни одна из них не сохранилась, что вполне понятно: судя по всему, открытки были весьма оскорбительного содержания. Мунк отправил открытки вместо писем, потому что хотел, чтобы их прочли не только адресаты.

В Гамбурге Шифлер трудился над организацией выставки. Он написал еще в несколько городов и составил план пересылки картин, то есть полностью взял на себя работу агента. К тому же он планировал провести часть летнего отпуска у Мунка в Варнемюнде – помимо всего прочего и потому, что художник хотел написать его портрет.

Шифлер приехал в курортный городок 22 июля. Он сразу увидел, что душевное состояние Мунка внушает опасения. При этом даже такой верный и терпеливый друг и поклонник, как Шифлер, вынужден признать, что ему до смерти надоело снова и снова выслушивать историю про Туллу: «Ничего нового, он все время говорит одно и то же». К тому же оказывается, что писать портрет Мунк не в состоянии: он рассеян и не может сосредоточиться.

Через несколько дней художник все-таки приступил к работе. На этот раз он пишет сразу два портрета, один – большой, другой – поменьше, который собирается подарить Шифлеру. Правда, каждый день Мунк начинает с бокала вермута, но работе это не мешает – разве что стимулирует «бесконечные вариации» рассказов о Тулле, которые вынужден слушать Шифлер. Художник увлеченно пишет сапоги Шифлера – ему доставляет удовольствие продемонстрировать, что он может воссоздать даже мелкие подробности.

Но потом работа застопорилась. Как сдержанно сообщает супруге Шифлер, у Мунка «от холодного пива разболелся живот», так что на следующий день ему, как «рыцарю печального образа», пришлось пройти курс лечения «горькой»[86]. Шифлер был расстроен и, пожалуй, возмущен тем, что такой талантливый человек попросту убивает себя. Художник, разумеется, поведал ему историю о почтовых открытках и реакции на них. Бёдткер и Хейберг поступили благоразумно, выбросив оскорбительные послания в ближайшее мусорное ведро. Крог же, напротив, пришел в бешенство – не в последнюю очередь из-за того, что Мунк отправил открытки на адрес газеты «Верденс ганг». Крог обратился к адвокату, и Мунк получил адвокатское письмо с требованием объяснить свое поведение и угрозой подать иск.

Теперь художник до смерти боялся возбуждения судебного дела, которое окончательно добьет его. Он еще не решил, что отвечать адвокату и стоит ли отвечать вообще. Шифлер попытался дать совет, но…

Он не знает, чего хочет. Сегодня – одно, завтра – другое. Жалкий человек, когда надо проявить волю, и гений, когда речь идет о чувстве формы и цвета. Небывалая природная мощь в безвольном орудии.

Шифлер уже начинает думать, что Мунк окончательно сошел с ума, но тот снова берется за работу и заканчивает картины. Обе получились удачными, особенно большая. Сам Мунк не совсем доволен: «Шедевра, который я собирался написать, не вышло, но все равно картина хороша».

В конце лета в Варнемюнде приезжает молодой философ, двадцативосьмилетний Эберхард Гризебах[87]. Он видит связь между своей философией и искусством Мунка: оба пытаются найти единство и простоту в безбрежном разнообразии мира чувств. Более того, он считает, что Мунк в своих картинах интуитивно пришел к решению этой задачи, упрощая сюжет и сосредоточиваясь на изображении самого главного. Вероятно, Мунк был тогда в хорошей форме, поскольку встреча с ним произвела на Гризебаха огромное впечатление:

Мое творчество представляется мне теперь детской забавой, мои работы – безделушками по сравнению с серьезностью и мощью ваших трудов. Считайте меня своим верным поклонником и другом, если моя вера в вас сможет придать вам сил завершить строительство этой нерушимой пирамиды.

Безоговорочное восхищение юного интеллектуала было наверняка очень важно для Мунка, и Гризебах остался его другом и помощником на всю жизнь. Домой в Швейцарию он уехал, получив задание разузнать о возможностях организации выставки в Цюрихе. Однако в тот момент самым главным было то, что у молодого человека водились деньги и он купил у Мунка картину.