Лоб, точно глыба,

Волосы дыбом,

Кулаки сжимает,

Глазами сверкает

кинулась к дверям замка. Собаки лаяли, рвались и вдруг цепи разорвали. Не успела старуха за щеколду ухватиться, а волкодавы вцепились ей в спину и ну рвать ее да кромсать, так отделали, мать родная не узнала бы. А ребята увидали все это, испугались да закричали:

— Матушка, матушка! Выйди быстрее! Собаки старуху разорвали!

Кырмыза выбежала из замка и как увидела в крови злое-презлое лицо признала в старухе проклятую драконшу, пришедшую путями нехожеными, чтоб убить ее. Подняла она ребят на руки, приголубила и сказала:

— И поделом ей. Всю жизнь она за мной по пятам ходила, мечтала загнать в могилу.

Не дали они черной язве перед замком залеживаться, а поволокли ее кости далеко, на высокую гору, и бросили там

Под солнцем жгучим,

В песке сыпучем.

Чтоб ветры стегали,

Дожди размывали

И бури терзали,

Чтоб мир забыл ее злые

делишки,

Ни дна ей, ведьме,

ни покрышки.

А теперь вернемся назад и вспомним Иона: далеко ведь мы со сказкою ушли. А он тем временем воротился с войны цел и невредим, приструнил коня у ворот и кричит:

— Выходи из хаты, Кырмыза дорогая! Гостей принимай, мужа встречай!

Где уж Кырмызе было мужа встречать, когда она за тридевять земель от него ушла. Вышли родители, заплакали от радости, слезами Кырмызу помянули. Ион же, узнав о горе своем да прочитав письмо, повернул коня и поехал землю колесить вдоль и поперек: на запад и восток, на север и на юг, но жену повстречать так ему и не удалось. Утомился он от стольких дорог нехоженых, поистратил силушку в местах, где ноги человеческой сроду не бывало, бросил поводья на луку седла и дал коню волю. А было это в Кырмызиной долине, и вскоре, как из-под земли, выросли перед ним две собаки. Зарычали да залаяли они то с одного, то с другого бока на всадника и погнали его прямо к замку, не позволяя с пути свернуть. Ребята в то время во дворе играли и, увидев всадника, закричали:

— Матушка, матушка, выйди поглядеть: к нам всадник какой-то прискакал.

Вышла Кырмыза на улицу, ладонь козырьком к глазам приложила, увидала его и узнала.

— Ах, сыночки вы мои милые, то батюшка ваш едет, — и принялась кричать: — Ион! Ион!

Тут и он ее узнал да ответил:

— Эгей, Кырмыза милая, много стран я обошел, наконец тебя нашел!

— Ионел, любый мой, давно тебя сыночки ожидают.

Поднял он ребят на руки, поцеловал, и сели они вчетвером за стол. Попили, поели, а затем о житье-бытье своем рассказывать стали: три дня все говорили, наговориться не могли, да сладкий сон глаза им закрыл. А как проснулись, увидели себя в чистом поле, да не в постели, а на голой земле, головами на бугре. Подивились они, по сторонам поглядели и увидали вдруг, что издалека к ним играючи пара коней скачет. Один из них был караковый Иона, а второй волшебный конь Гайтан. Вскочили они на коней, взяли на руки сыновей и домой поехали.

А я в седло доброе сел —

Сказку вам рассказал, как умел,

А потом оседлал котел

И сказку до конца довел.

ФЭТ-ФРУМОС И СОЛНЦЕ

Так вот в те времена, на опушке леса дремучего, у берега реки могучей жили в маленькой хатенке муж да жена. Жили они бедно-пребедно, ни хлеба в доме, ни соли, а скотинки — и хвоста в помине не было. Так они и жили, перебиваясь с хлеба на воду. В один прекрасный день зачала жена ребенка. А муж был работящий, телом ладный, семьянин хороший. Пока жена дома сидела, он полсвета обошел, работал рук не покладая, воду из камня выжимал, но с пустыми руками к жене не возвращался. Ходил он так по всему царству вдоль и поперек, многих людей в пути встречал, совет с ними держал, рассказы слушал. И вот пошла по свету молва, будто Солнце не совсем с земли украдено. Начали тут люди друг друга подбадривать, мол, если солнце спасти да на небо вознести, светлой и щедрой станет земля, зелень заполнит поля, пойдет такой урожай — только убирать поспевай, станет легко дышать, заживет привольно всякая душа.

Тогда собралось человек тридцать, а может быть и сорок (меж ними был и наш человек), и решили они пойти Солнце из неволи вызволить и вернуть его на небо. Горько плакала да причитала жена, все мужа просила, чтоб не оставлял ее одну-одинешенку. Да не тут-то было! Чем громче она причитала, тем тверже он на своем стоял. Пошел он в путь-дорогу — поминай, как звали. Знала жена только день его ухода, а о возвращении и до сих пор слуху никакого нет. Да и все остальные, кто с ними пошел, точно в воду канули.

Немного времени прошло, и родила женушка сыночка — пухленького крепыша. Рос мальчик не по дням, а по часам. За день вырастал настолько, насколько другие за год, так что к вечеру первого дня уже бегать стал. Как подрос он немного, взялся за работу: то одно мастерит, то другое. Но со временем увидел, хоть он бьется, как рыба об лед, а дела идут все хуже и хуже. Вот и спросил он мать свою:

— Скажи, мать, что делал отец мой? Стану и я делать то же, авось хоть тогда выйдем мы на светлый путь.

— Горе нам, сыночек; помнится мне, что не приходилось ему вольно вздохнуть: всю жизнь он метался, по свету слонялся, а светлого пути так и не удалось найти.

— Так что же он сделал в конце концов?!

— Горе мне, дитя мое, горе-горькое, — запричитала мать, и по лицу ее покатились горошины слез. А когда поуспокоилась, ответила ему по