– Работа. Потом небольшой отпуск.

– Ты сказала, что все мне объяснишь, когда вернешься. Вот, ты вернулась.

– Ну, мне, надо полагать, пришлось решать кое-какие вопросы, – уклончиво ответила она. – И если бы ты знал меня дольше, нежели пять минут, ты бы понимал, что мне непросто переживать какие-то утраты.

– И что ты утратила?

– Осознание своей личности. И осознание своего прошлого, каким я привыкла его считать.

Он помолчал пару мгновений, причем зубы у него были плотно, до пульсации на скулах, сжаты.

– И это как-то связано с Элайной?

– О да-а!

– Не хочешь об этом говорить?

Либби откинулась затылком на подголовник.

– Как выяснилось, она – моя настоящая мать.

Коултон искоса стрельнул на нее взглядом, на лице у него читались одновременно шок и некоторое облегчение.

– Это как?

– Сногсшибательная новость, правда? После такого меня уже и перышком сшибешь. – Желудок у нее неприятно сжался, и Либби поспешно надкусила крекер.

– А ты в этом уверена?

– Еще бы. Если я куда-то исчезаю, то, значит, на то есть весомые причины. В отцовском кабинете я обнаружила адресованное мне письмо от моей прабабушки Оливии Картер.

– Так доктор МакКензи знал насчет Элайны?

В горле у нее аж забулькал смех.

– О, еще как знал!

– Чего-то я не догоняю…

У Либби было по-прежнему такое чувство, будто она пересказывает чью-то чужую историю.

– Аллен МакКензи был не только мой приемный отец, а и тот человек, от которого я родилась.

Коултон некоторое время хранил молчание, усваивая информацию.

– У папы, как выяснилось, была одна-единственная близость с Элайной – и вот я тут как тут.

– Это объясняет, почему Элайна сказала, что ты знаешь, как поступить насчет Лофтон.

– И сразу хочу заметить, что Лофтон не лучшим образом приняла известие, что у нее есть старшая сестра. Надо думать, крупным землевладельцам не очень приятно, когда их вдруг скидывают с первого места в порядке рождения.

– Я застукал ее на том, что она бросала в оранжерею камни. Даже не понял сперва, что это она, пока она не сдернула оттуда на своей машине. Я поехал за ней следом и увидел, как она влетела в дерево. Вытащил ее из разбитой тачки и вызвал копов.

– Да, парень, я вижу, у тебя та еще ночка выдалась. Мы, Картеры, умеем дать прикурить!

– Но при чем же тут оранжерея?

За окном пикапа маленькие улочки Блюстоуна остались позади, сменившись длинным пологим въездом на федеральную автостраду.

– Я подозреваю, при том, что Элайна затеяла весь этот проект, чтобы сойтись со мной поближе.

– Это она так объяснила?

– Да. – Либби прижала к виску еще холодную баночку с имбирным элем. – А еще она хочет оставить Вудмонт мне.

– Почему?

Она вновь опустила затылок на подголовник.

– Элайна прекрасно знает, что Лофтон, ни минуты не колеблясь, или продаст поместье, или разобьет его на куски под жилые застройки.

– Это теперь многое объясняет в поведении Лофтон. – Коултон испустил протяжный вздох, словно избавляясь от державшего его неделями напряжения. – Я позвонил Джинджер, сказал ей, что Лофтон у нее в больнице.

– Хорошо.

– Как-то ты сама не очень здоровой выглядишь.

Либби, приподняв голову, прихлебнула эля.

– Да, я себя немножко загнала. Еще и заболеваю, похоже.

– А как ты нашла письмо от Оливии?

Либби поудобнее откинулась на сиденье.

– Отец незадолго до кончины расчистил свой рабочий стол, оставив в нем только важные документы. А письмо положил в отдельную папку без названия. Все, что мне оставалось, – это только открыть его стол. Но, если помнишь, я тяжело пережила эту утрату, а потому всю весну держалась от отцовского кабинета стороной.

– Ясно.

Либби повернула к нему голову:

– Так что дело вовсе не в тебе. Дело во мне и в моей сумасшедшей семейке.

Уголки губ у него тронула еле заметная улыбка.

– Ну, с сумасшедшими семейками я способен справиться.

– Не зарекайся. Неизвестно, кто еще на себя свалится с моего генеалогического древа.

Коултон между тем свернул на съезд, ведущий в Шарлоттсвилль, и далее направился, следуя указателям, к медицинскому центру. Наконец он припарковался напротив входа, и вдвоем они выбрались из машины.

Глядя на двери в больницу, Либби допила остатки эля. Сейчас было бы самое время сделать анализ крови, который на 98 % подтвердит, что «драгсторовские» тесты выдали ошибку.

– Но и это еще не все, – добавила она.

Коултон снова заметно напрягся, как будто внутренне группируясь перед вторым раундом.

Она помедлила немного на тротуаре напротив входа в приемный покой. Отбросив прочие возможные причины своего недомогания, она должна была быть честной и перед собой, и перед ним.

– Помнишь, я говорила тебе, что шансы забеременеть для меня практически равны нулю? Так вот, порою даже самый дальний выстрел попадает в цель. Я только что получила розовые плюсики не на одном и даже не на двух, а сразу на трех тестах.

Он взял ее за руку:

– Что ты сказала?

– Что я пять недель как залетела. И пока ты не успел запаниковать, хочу напомнить, что у меня подряд были три выкидыша. – Она почувствовала, что Коултон еще сильнее напрягся, а потому продолжила с нарочитой легкостью: – В последние три раза, когда я была беременной, я чувствовала себя прекрасно. Но в этот раз по мне точно колесами поездили.

– Пять недель назад мы были с тобой в оранжерее.

– Как я уже сказала, не паникуй. – Либби закрыла на миг глаза, прогоняя непрошеные слезы. У ее ребенка не было никаких шансов появиться на свет, и осознание этой безнадежности вовсю опутывало ее сердце, впиваясь, точно колючей проволокой. – Учитывая мой опыт прошлых беременностей, я не сумею отходить весь срок.

– Но твой прежний опыт вовсе не означает, что ты потеряешь и это дитя.

– Я серьезно, Коултон. Не стоит как-то привязываться к этому ребенку. Не надо. – Глаза у нее налились слезами. – Тут прямо как в песне – она уйдет, разбив навеки твое сердце.

– Она?

– Ну, или он.

Коултон взял ее руки в свои, пальцами расправляя ей сжатые кулаки.

– Как только разберемся с Лофтон, то сразу же отыщем Джинджер. Она сделает тебе анализ.

– Еще слишком рано, Коултон. Я лучше выжду хотя бы пару-тройку недель, а потом сама ее найду.