— Ты — Райе де Керваль, — напомнил Брогау, облокачиваясь на каменный зубец. — А я — помазанный король.

— Я не откликаюсь на чужие имена. И не довольствуюсь малым. Да, я мог бы взять Эстензе измором. Но я уже делал это десятки раз. Мне наскучило. Выясняя, кто же я на самом деле, мы с тобой положили достаточно народу, в то время как это, собственно, наше с тобой личное дело. Именно поэтому я говорю с тобой сам, а не через герольда. Я собираюсь править долго и счастливо, а для этого мне нужны подданные. Откуда им взяться, если я их голодом выморю?

Как это верно, подумала Аранта. Люди должны верить, будто все, что происходит в мире, есть лишь плод твоей личной прихоти. Ты воюешь, потому что тебе этого хочется. Ты прекращаешь это злое дело, потому что тебе надоело. Для тебя не существуют ни обстоятельства, ни воля других людей, ни их объединенные усилия. Судьбы мира вершишь только ты. И судьбы мира зависят от того, насколько заразительна твоя уверенность.

— Да, я понял, куда ты клонишь, — кивнул Брогау. — Поединок, и победитель получает все. Я вижу, ты любишь рисковать?

— Побеждать, — поправил его Рэндалл.

Н-да. Побеждать. Он и не заметил за делами, как побеждать стало смыслом его жизни, кнутом-погонялкой, без которого он не мог двинуться вперед. Должно быть, это условие его магии, как пожар в каменном доме, выжирало его изнутри, и чем дальше, тем больший голод он испытывал. Поражения приводили его в неистовство. Они были как холодная вода на его пламя. Ему нужна была победа. Время от времени, и со временем — все чаще. Чистая и безусловная, чтобы никто не посмел сказать, будто бы это Красная Ведьма одним усилием воли принесла ему голову Брогау. Чтобы вражеская цитадель досталась ему не силой голода и не чужим геройством. Он должен был взять Эстензе сам.

— Ладно, — медленно произнес Брогау, как показалось, оценивающе глядя на него. — Пусть так. Завтра. При открытых дверях.

Это означало, что Эстензе откроет ворота и победитель займет ее.

— В бархате и шелке, — уточнил Рэндалл, заметив на лице своего врага тень судороги. Для поединков такого рода существовали три общепринятые формулировки. Поединок «в железе» означал, что противники лишь преломляют копья или звенят мечами до той поры, пока арбитры не признают одного из них побежденным. Поединки «в железе» чаще служили демонстрацией рыцарских искусств, смерть или серьезное увечье в них считались скорее несчастным случаем, чем нормой. Был еще поединок «с голой грудью», он предполагал, что противники не используют иного оружия, кроме собственных конечностей. Дворянство редко практиковало этот вид решения спора, по большей части оставляя его простонародью или же совсем упившись. Для решения вопроса царствования поединок «с голой грудью» был бы, пожалуй, не слишком зрелищным. Вариант «в бархате и шелке» выглядел самым подходящим, потому что по большей части заканчивался смертью. Оружие оставалось тем же, что и «в железе», но отсутствовали доспехи, принимавшие на себя силу большинства ударов.

— Пусть будет так, — согласился Брогау. — На мечах.

— Это Рэндалл, — содрогнулась на стене его мать. Брогау обнял ее за плечи. Ведь он единственный здесь знал совершенно точно, что это Рэндалл.

— А значит, — она подняла к нему лицо, — у тебя против него… нет шансов?

Брогау с показным равнодушием пожал плечами. Ход ее мыслей не был для него загадкой. По ее мнению, Раиса де Керваля он запросто ощипал бы, держа за ножки.

Эстензе открыла ворота, и оттуда, как на загородный праздник, высыпали горожане. Герольды Брогау вместе с герольдами Баккара — как-никак и те и другие — королевские — огораживали и выравнивали место для ристалища, помогая друг другу так, словно судьбы войны были уже решены и они вновь стали едиными подданными единого государя. Вокруг канатов ограждения амфитеатром составили скамьи, и те, кому не хватило мест в первых рядах, обсыпали стены города, как дрозды — иргу. Никто ни от кого не ожидал провокаций. Просто потому, что это был хороший день. Яркий, но не жаркий. И по какой-то иронии, а может, по чьей-то подсказке, королеву усадили напротив девки в красном.

Впрочем, вероятно, так решили герольды, потому что когда противники появились на поле, встали друг к другу спиной и отдали салют, каждый — своей даме, это произвело на собравшихся неизгладимое впечатление.

С первого взгляда трудно было отдать предпочтение кому-либо из них. Рэндалл был вдвое моложе, намного подвижнее, его боевая школа была свежее — ведь он учился в Камбри, куда стекались все новые веяния в любых искусствах. Его меч был длиннее и тоньше, скорее шпага, стремительно входившая в моду в последнее десятилетие. К тому же он был красив той выразительной красотой, что берет женщин за сердце и сжимает его железной перчаткой, и так строен, что мог спрятаться за лезвием меча, а потому все куртуазные дамы стояли за него горой. Зато Гайберн Брогау, казалось, врастал ногами в землю и производил впечатление человека, которого можно рубить и рубить и которому от этого не будет никакого убытка.

Аранта… волновалась. Не так, как тогда, в сражении под Констанцей, когда смерть летела на него со всех сторон, но все же изрядно. Главным образом потому, что не видела, чтобы он каким-то образом применял магию. Все, не подкрепленное их общим тайным даром, несло в себе вероятность двойственного исхода. Но в конце концов, у Рэндалла на то могли быть свои причины. Это был его личный враг, а личный враг — это святое.

Столкнувшись, позвенели, Рэндалл отхлынул, как прибой от скалы, но обескураженным не казался. Скорее наоборот.

— Полегче, — сказал Брогау. — Имей уважение если не к моему сану, то хотя бы к возрасту.

— Я гарантирую тебе похороны со всеми воинскими почестями. В главном соборе Констанцы. Прорубь, извини, — Рэндалл увернулся от длинного низкого выпада, — для королей.

— Я слышал, Камбри мертв, — заметил Брогау, отступая и разворачиваясь так, чтобы острие меча, которым Рэндалл играл намеренно, не слепило его.

— Если так, ты слышал и о том, кто именно его убил.

— Мне жаль.

— Тебе и должно быть жаль. Ты был слишком занят, чтобы пороть его в детстве как следует. Это ведь твой младший, я не ошибся?

Похоже, Рэндалл угадал лучше, выйдя на арену в распахнутой на груди сорочке. В мрачном королевском бархате с тяжелой рыцарской цепью Брогау выглядел несколько неповоротливым. Впрочем, возможно, это был всего лишь возраст.

Звон стали о сталь — это не страшно. Это значит, что удар парирован и не достиг цели. Страшно, когда сталь свистит возле твоей головы и удар набирает силу. Но и тогда ты уже не успеешь испугаться. Страх не живет на ристалище. Страх — он для тех, кто сидит кругом. Для тех, кому есть что терять. Как королеве Ханне.

— Однажды я дал тебе хорошую оплеуху. Рэндалл разулыбался:

— О да. И, как я помню, за дело. Но еще немного, и ты убедишь меня в том, что я сам напрашивался на нож в спину. Однако позволь открыть тебе мое сердце… Опаньки, — не в этом смысле! Ты был моим лучшим врагом.