«Рентген какой-то, да и только», — мелькнуло в голове Виталия Дмитриевича. Казалось, сейчас он подкинет такой вопросик, что поплывешь ты, майор, большими гребками.

Но «Рентген» неожиданно спросил про место рождения, школу, в которой учился, про родителей.

«Родился в Николаевске-на‑Амуре, — рассказал Бубенин, — в Хабаровском крае. С 1948 года жил с отцом и матерью в селе имени Полины Осипенко. Учился. Среднюю школу закончил в 1958 году. Поступил в техническое училище при заводе Дальэнергомаш. Оно готовило рабочие кадры для себя. После его окончания трудился на этом заводе слесарем по ремонту промышленного оборудования.

В 1961 году поступил в пограничное училище».

Виталий Дмитриевич задумался. Все было, конечно, не так быстро и не так складно как доложил он. Но зачем «Рентгену» эти подробности, например, о том, как еще в школе он серьезно заболел двусторонним воспалением легких. Болел долго. Много пропустил времени в школе, и в сентябре пришлось вернуться в тот же класс. А когда закончил школу, ему было уже восемнадцать. Как и положено, сразу после выпускного — в военкомат и на призывной пункт. Подстригли «под ноль», и на медкомиссию. А медкомиссия в области тогда была очень строгая. И вроде бы у него все хорошо, да придрался врач, как призывники его называли меж собой, «ухо-горло-нос». Разглядел, что перегородка в носу искривленная.

Откровенно говоря, такое могло случиться. В их поселковой школе была секция бокса. Бегал туда и Виталий, боксировал. Бил он, случалось, били и его. В том числе и по носу. Каких-то болей не чувствовал, но, поди ж ты, доктор углядел искривление. От армии его отставили, не то чтобы насовсем, но дали отсрочку.

Вернулся он в родной поселок имени легендарной летчицы Полины Осипенко. Но лучше бы не возвращался. Экий позор — в армию не взяли, «бракованный», значит, парень. Разве каждому объяснишь: мол, искривление, отсрочка временная. Девчата нос воротят, на улице пусто, все его одногодки уже служат, а он «нулевой» прической отсвечивает.

Махнул тогда с досады в Хабаровск, поступил в техническое училище. Пока учился, осваивал слесарное дело, потом на заводе работал, не успел оглянуться, а ему уже двадцать второй годок. Ребята-одноклассники, друзья скоро из армии вернутся, а он еще и шинель не примерил. Непорядок.

Пошел в военкомат: заберите, пора отдать долг Родине. Там прикинули: у парня среднее образование, за плечами техническое училище, трудовой стаж, с завода отзывы хорошие, — и предложили пойти в Военно-морское училище, что во Владивостоке. Согласился, прошел военно-медицинскую комиссию. Странно, но на сей раз врачи состоянием его носа остались вполне довольны.

Стал ждать вызова. А вызова все нет. Опять — в военкомат. Там говорят: мол, нестыковочка вышла, не доглядели, не проходишь ты, Бубенин, по возрасту. Тебе на 1 сентября уже 22 года исполняется, а по закону гражданские кандидаты поступают только до 21 года. Опять незадача.

Видимо, офицеру военкомата, с которым беседовал Бубенин, стало жаль парня, и он предложил:

— В пограничное училище пойдешь?

— А возраст?

— Туда в самый раз…

Отказаться? Значит, возвращаться слесарить на завод или уезжать назад в поселок. Там семья немалая, без него пятеро детей — два брата и три сестры. А он хотел учиться, но понимал: в гражданский вуз ему дорога заказана, не смогут родители помогать, не вытянут. И Виталий дал согласие.

— Тогда вперед. Дело свое под мышку, и в управление КГБ.

Там «дело» приняли, но сказали, что на сборы всего сутки. Сказано — сделано. Через сутки он уже ехал в поезде, который шел на Запад, в Калининград. Так Бубенин оказался в Багратионовском пограничном училище. После первого курса их перевели в Алма-Ату, в высшее пограничное училище, которое в 1965 году он успешно окончил.

Но ничего этого майор Бубенин не сказал члену коллегии КГБ. Он говорил только самое, на его взгляд, важное, существенное.

— После окончания училища попал служить на Дальний Восток. Там события на Даманском. А это вы всё уже знаете…

«Рентген» улыбнулся.

— Это вы всё знаете, Виталий Дмитриевич. Вы воевали с китайцами. А мы. — и он окинул взором кабинет, — вот здесь отсиживались.

— У каждого свое место, — сказал Бубенин.

— Да уж, это правда.

«Рентген» встал и прошелся по кабинету, остановился напротив Бубенина. Майор поднялся.

— Сидите, сидите, — помахал ладонью, усаживая Виталия Дмитриевича на место.

— В общих чертах я знаю, как там все происходило. Насколько мне известно, исход боя предрешили два ваших рейда на бронетранспортерах — один в тыл китайцев, другой — во фланг.

Вопрос вернул его на заснеженный Даманский. Он словно со стороны, в какой-то кинохронике, увидел белый снег и свою распластанную фигуру в черном полушубке, как раз в тот момент, когда пуля китайского снайпера сбила с головы шапку, а пулеметная очередь прошила шубу, не задев спины.

Шел бой, гибли его ребята. Китайцы вели огонь из минометов. Мина взорвалась рядом, смертельно ранив пограничника, и зацепила его. Он потерял сознание. Когда пришел в себя, понял: надо выводить оставшихся в живых пограничников из-под минометного огня. Стал кричать, подавать команды на отход.

Бубенин очнулся. Москва. Кабинет. Ах, да, вопрос был, не его ли рейды предрешили исход боя?

— Знаете, исход боя предрешили мужество и героизм наших пограничников. Ведь у меня было 22 человека, а китайцев за триста человек. У нас по два магазина патронов. Больше — не положено. Самого вытащил из подбитого БТРа солдат Миша Путилов, когда меня расстреливали китайцы.

Он умолк. В кабинете повисла тишина. Трудно сказать, это ли хотел услышать член коллегии КГБ. «Рентген» так же безмолвно сидел, опустив седую голову.

— Да, конечно, — сказал он, то ли размышляя, то ли соглашаясь с мнением Бубенина. — Рад был с вами побеседовать.

«Рентген» встал, подал руку. Майор пожал крепкую, сухую ладонь члена коллегии и вышел из кабинета.

Сопровождающий офицер уже ждал его. Предложил, глядя на часы:

— Виталий Дмитриевич, пойдемте, пообедаем. А после обеда еще одна беседа.

Бубенин шел длинным коридором, слушал разговоры офицера о достоинствах их столовой, а сам по-прежнему не мог взять в толк: зачем его притащили в Москву, водят по высоким кабинетам и ничего не объясняют. «Выходит, не время», — успокаивал себя Виталий Дмитриевич, надеясь, что в следующем кабинете ему точно скажут цель его пребывания в Большом здании на площади Дзержинского.

Однако и в следующем кабинете его мило встречал очередной член коллегии, расспрашивал о том, как он учился в академии, как служил на Севере в погранотряде, и, конечно же, о Даманском.

Так в беседах прошло несколько дней. Вечером он был у первого заместителя председателя КГБ Семена Кузьмича Цвигуна.