косынка, без креста, плотно прилегавшая к смуглым щекам, лицо от этого сузилось, она казалась совсем девочкой с глубокими умными глазами.

— Катюша, ты была тогда откровенна со мной, — Тимош говорил торопливо, опасаясь утратить решимость: всякий раз, когда нужно было произнести слово «любовь», им овладевало косноязычие, — а я ничего не сказал про Антона. Я просто подлый человек, не подумал о товарище. Или, может, посчитал, что это ваше личное… Ну, да ладно — не это важно. Он любит тебя. Он сам признавался. А теперь с ним бог знает что творится. В общем, решай всё сама. Не спрашивай меня больше ни о чем. И, пожалуйста, не проговорись, что я приходил к тебе. Прощай, Катюша!

— Тимошка! — она догнала его и поцеловала так крепко, что Тимош снова невольно позавидовал другу. Потом он бережно снял с ее головы косынку, так же осторожно сложил и спрятал под рубахой на груди:

— Могила. Забудь о платочке. Прощай!

* * *

Несмотря на работу в цеху и занятия в отряде, несмотря на все события и хлопоты, Тимош умудрился дважды побывать в Моторивке, проведать Матрену Даниловну. Обошел всех соседей, не забыл и каменную бабу, но так ничего и не узнал о Любе.

Вскоре после того в самый разгар работы в цех заглянул дворовой рабочий и передал Тимошу, что его на проходной дожидается «якась жинка», да еще с дитем на руках. Это сообщение почему-то страшно развеселило учеников. Они побросали пилы и напильники и принялись гоготать и хлопать себя ладошками по бокам и коленям. Василий Савельевич едва угомонил мальчишек.

— Ступай, коли зовут, — кивнул он Тимошу.

А Тимош, не замечая ни дикого гоготаний учеников, ни насмешливых взглядов товарищей, опрометью кинулся к заводским воротам.

На проходной ждала его незнакомая женщина с мальчишкой на руках. Не сразу Тимош признал в ней жену Митьки Растяжного:

— Что вам?

— Это он и есть, — обрадовалась женщина, — это ты приходил к нам?

— Что вам нужно?

— Выйди ко мне.

Тимош миновал проходную, бросив вахтеру вместо пропуска короткое «отцепись» и вышел на заводскую площадь.

Не успел он выслушать рассказ взволнованной женщины, не успел слова промолвить, а Женечка Телятников шумел уже в кузнечном:

— Ишь, принципиальный, — он обращался не к Антону, но так, чтобы слышал Антон, — я его только что собственными глазами видел на левадке с жинкой Растяжного. Сама пришла!

Тимош побывал уже в партийном комитете, советовался с Кудем, пришел в кузнечный цех, а Женечка всё еще шмыгал от одного станка к другому.

Не обращая внимания на Телятникова, Тимош направился к Антону, но тот оттолкнул его грубо:

— Отойди!

В другой раз Руденко не поскупился бы на ответ, но теперь ему было не до споров:

— Товарищ Кудь вызывает. Жена Растяжного к тебе пришла.

В небольшой коморке, где помещалась раньше контора заброшенного цеха, кроме Кудя и жены Растяжного, был еще рабочий из токарного. Тимош и Коваль знали его, весь завод знал товарища Новикова из профсоюза «Металлист». Новиков работал в профсоюзе еще до революции, пережил дни полулегального существования и разгрома, был его основателем и ревнителем. Он сам с гордостью и благоговением произносил это слово — «металлист» и молодежь учил рабочей гордости:

— Мы — металлисты!

Еще с крыльца слышались выкрики расстроенной женщины:

— …Они закружили его. Спаивают. Он их боится. По ночам кричит, плачет. Пропаду я с дитем малым!

— Ты эту женщину знаешь? — спросил Кудь Антона Коваля.

— Жинка Растяжного.

— Митька Растяжной объявился — слыхал?

Коваль вздрогнул:

— Теперь слышу.

— Вот его жена рассказала: по Ольшанке с друзьями кружил; сейчас домой притащился. Валяется там. Трус и дурак, — Семен Кузьмин вопросительно посмотрел на Новикова.

— Что ж, Семен Кузьмич, — отозвался Новиков, — я считаю, к временным нам обращаться нечего. Будем своим рабочим судом судить. Рабочей совестью. Он с нашего завода — пусть и держит ответ перед заводом.

— Добро, товарищи, — Семен Кузьмич сдержанным движением опустил руку на стол: кончаем, дескать, разговоры, — отправляйтесь к этому человеку и потребуйте немедленно явиться сюда. Так и скажите: «Завод требует!»

Вскоре Тимош и Коваль очутились в знакомом переулке. Новиков и жена Растяжного едва поспевали за ними. Мальчонка всю дорогу буянил на руках матери, но тут сразу угомонился и принялся оглядываться вокруг, потянулся вперед ручонками.

Женщина первой вошла в дом и тотчас же выбежала чем-то испуганная.

— Нету! Нету его. Я ж его заперла. И ключ вот, у меня. А Митеньки нету, — бессвязно повторяла она, — я у него всё отобрала — и пиджак и сапоги…

— Ушел, гадюка, — злобно процедил сквозь зубы Коваль, — валандались тут с ним. Нас в тюрьмы кидали, не больно спрашивали, пардонов не говорили. А с этими тварями миндальничают.

— Вы не убивайтесь, хозяюшка, — сочувственно успокаивал женщину Новиков, — никуда муженек ваш пропасть не мог. Мы подождем. Вот сядем тут на крылечке и дождемся. И вы присаживайтесь. Как мальчонку зовут?

Но хозяюшка и слышать ничего не хотела:

— Не мог он уйти. И пиджак тут и сапоги, — прижимая мальчонку к груди, она заметалась по двору, выбежала на улицу, мальчишка заголосил пуще прежнего.

— Нельзя ее одну оставлять, — нахмурился Новиков, — женщина совсем не в себе. Побудьте с нею, ребятки, а я сейчас свою жинку приведу, они лучше друг дружку поймут. — Наказав, чтобы приглядывали за хозяюшкой, он поспешил домой.

Не успел дойти до угла, с пустыря донеслись выкрики, гул толпы:

— Смотри, в одном нижнем!

— Не дышит!

— А ты толкани, толкани его.

— Что зря толкать, и так слыхать — кончился!

— Да это ж соседский!

— Соседский аль кадетский, теперь значения не имеет.

Гул усиливался, говорили все разом, уже трудно было разобрать о чем.

— Антон, скорее, — заторопил Тимош, — нельзя ее пускать туда.

Но жена Растяжного опередила их:

— Ой, Митенька, да что ж это, господи!

Растяжной лежал навзничь, раскинув руки, уткнувшись, лицом в притоптанную траву. Грязное белье, — солдатская рубаха и господские, с голубыми кантиками кальсоны — было измято, рубаха разорвана на плече. Крови не было видно. Только на затылке запекшийся черный комок, выстрел пришелся в упор, шея была обожжена, почернела.

Бросился в глаза клочок бумаги, приколотый на спине: «На месте преступления. Смерть бандитам!». Толпа не переставала гудеть:

— Милиция работает.

— Правильно.

— Чего правильно, болван. Хлопают людей зря.

— Не милиция, а отряды по борьбе с бандитизмом. Их работа.

— Да это ж соседский. Мы ж его знаем. С шабалдасовского.

— Изводят людей, антихристы!

Толпа не переставала жужжать и гудеть, а женщина, опустив ребенка на землю, припала лицом к телу.

— Коваль, — шепнул Тимош, — беги в Совет к